Этика Спинозы как метафизика морали

²¹ Даже учитывая неоднозначность определения сущности (essentia) у Спинозы, оппозиция терминов ipsius rei essentia – res ipsa примерно соответствует различию между esse suum и id quod est

у Боэция (De hebdomadibus 28–30) или аристотелевскому различению бытия для вещи (сути ее бытия – to ti hn einai) и вещи (Метафизика 1043 в). Но скорее в ней можно увидеть рефлекс проводимой Фомой Аквинским в трактате «О сущем и сущности» оппозиции между присущими каждой вещи аспектами сущности (essentia) и существования

(existentia). Если судить по «Политическому трактату» Спинозы, последняя аналогия будет наиболее близкой к характеру его мышления. См.: Жильсон Э. Избранное: Христианская философия. Бытие и сущность. М.: РОССПЭН, 2004. С. 374–402. Однако включив эти томистские термины в контекст собственной философской системы, Спиноза существенно трансформировал их первоначальный смысл с оглядкой на античные образцы, в частности, он во многом секуляризировал процесс творения мира высшим началом (Богом), придав ему безличный характер и отождествив этот акт с порядком геометрического доказательства. При этом, как мы уже отметили, уровни сущности и существования у него значительно сблизились.

²²Жильсон Э. Избранное: Христианская философия. Бытие и сущность. М.: РОССПЭН, 2004. С. 430–431.

²³

Della Rocca М. Spinosa. N. Y.: Routledge, 2008. P. 138.

²⁴ Об этом говорил еще Августин в своем раннем трактате «О порядке» (de ordine).

²⁵ «Об изначально злом в человеческой природе» – статья Канта, включенная в состав его книги «Религия в пределах только разума».

²⁶

Здесь следует сказать несколько слов о возможности сблизить высший тип богопознания у Спинозы с мистической традицией в познании высшего начала. Unio mystica говорит о максимальном приближении единичной сущности познающего субъекта (души или ума) к сущности Бога, или даже об их тождестве. Цена такого единства для познающего субъекта – это элиминация его отличительных качеств и утрата им индивидуального существования. Высшее начало ничего при этом не теряет и не приобретает, поскольку обладает субстанциальной автаркией. Как мы видим, для Спинозы модальный статус единичной индивидуальности оказывается непреодолимым препятствием для достижения ею тождества ее природы и природы субстанции, даже при том, что они обладают атрибутивным тождеством. Проще говоря, модус по своей природе никогда не сможет стать субстанцией, хотя моральный императив ставит перед ним такую задачу. Характер отношений между Богом (субстанцией) у Спинозы и человеческим умом можно выразить словами выдающегося знатока еврейской мистической традиции Гершома Шолема, когда он описывает своеобразие мистики Меркавы, в которой, как он считает, «совершенно отсутствует какой-либо мотив Божественной имманентности»: «Неизменно здесь сохранялось представление, несколько преувеличенное, об “инаковости” Бога. Мистик также никогда не перестает осознавать свою “«самость”, свою индивидуальность, даже достигнув вершины экстаза. Творец и Его творение остаются разделенными, и никогда не предпринимается попытка сблизить эти понятия или сгладить различие между ними» (Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. М.: Мосты культуры, 2004. Иерусалим: Гешарим, 5765. С. 92–93).

²⁷ В своем представлении о праздничном устроении порядка универсума, который для него тождествен разумному, Спиноза не был счастливым исключением. И не только он один видел в нем отчетливое присутствие Бога: «Разве для доброго человека не всякий день есть праздник? И еще какой великолепный, если только мы живем разумно! Ведь мироздание – это храм, преисполненный святости и божественности, и в него-то вступает через рождение человек, дабы созерцать не рукотворные и неподвижные кумиры, но явленные божественным Умом чувственные подобия умопостигаемого, как говорит Платон, наделенные жизнью и движением, – солнце, луну, звезды, реки, вечно изливающие все новую воду, и землю, питающую растения и животных. Коль скоро жизнь есть посвящение в совершеннейшее из таинств, необходимо, чтобы она была исполнена благорасположения и веселия…». – Плутарх. Могайа (О благорасположении духа, гл. 20, р. 477 Е).