Читаем Этика Спинозы как метафизика морали полностью

19 Возможно, именно такие и многие другие, подобные им, но несправедливые соображения лежали в основании следующих рассуждений Канта об атеизме Спинозы: «Мы можем, следовательно, представить себе добропорядочного человека (например, Спинозу), который твердо уверился в том, что Бога нет и (поскольку в отношении субъекта моральности это ведет к одинаковым следствиям) нет и загробной жизни; как он будет судить о внутреннем назначении своей жизни, заданной моральным законом, который он в своих поступках уважает? Он не ждет от исполнения закона выгоды ни в этом, ни в ином мире; он лишь стремится бескорыстно делать добро, к которому тот священный закон направляет все его силы. Однако его стремлению поставлен предел; он может иногда ждать от природы случайного содействия, но никогда не может надеяться на закономерное и совершаемое по постоянным правилам (какие суть и должны быть внутренне его максимы) согласие с той целью, содействие осуществлению которой он все же считает своей обязанностью и стимулом» (Кант И. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994. С. 327). Интересно, что в этом разделе своего труда Кант ставит в вину Спинозе приверженность последнего важной идее самостоятельности морального интереса как такового

, или чистоты моральной мотивации в человеческих поступках, которую он сам же и развивает в «Основах метафизики нравов». Речь идет, прежде всего, об автономии моральной воли в ее бескорыстном следовании нравственному закону, к которому, как полагает Кант, она должна испытывать одно только чувство уважения (Achtung) без примеси всякого иного интереса. Ожидание загробной жизни и осуществление идеала счастья, которые все же нашли свое место в этике Канта, выглядят здесь как мотивы гетерономного порядка по отношению к чистому требованию моральной воли. В данном рассуждении Канта образ Спинозы, во-первых, обретает отчетливые стоические черты, а во-вторых, его моральная доктрина в изложении Канта в значительной мере утрачивает сходство с оригиналом. Причиной такой аберрации идей, скорее всего, служило то обстоятельство, что Кант не был знаком с самими сочинениями Спинозы, а черпал свои представления о его доктрине на основании трудов современных ему интерпретаторов философии великого голландского мыслителя (см.: Lord В.
Kant and Spinozism. Transcendental Idealism and Immanence from Jacobi to Deleuze. L.: Palgrave Macmillan. 2011).

20 Спиноза, в отличие от стоиков, не говорит о предопределенности всех происходящих в космосе событий, о промысле или о судьбе. Ведь при допущении существования хоть какого-то промысла ему пришлось бы признать наличие определенной целесообразности в процессе порождения (продуцирования) субстанцией своих модусов, которые следуют из нее только по необходимости ее божественной природы и только в порядке механических, но не целевых причин (I 16). Правда, его представления о существовании бесконечного разума Бога (II 11 кор.), о способности Бога мыслить бесконечно многое бесконечно многими способами (II 3) и о том, что Бог является имманентной причиной всех вещей (I 18), все же могут навести на мысль о допустимости в его доктрине некоторой версии предопределения божественным умом всего происходящего.

21 См. ссылку VI в главе «Ум и тело».

22

А. Матерой приходит к такому же выводу на основании следующего рассуждения, предполагающего переход из пространства метафизики в правовую сферу. Во-первых, Бог у Спинозы является абсолютным владыкой всей Природы и потому обладает правом делать то, что захочет, то есть всё, поскольку Он соединяет в себе суверенное право и могущество. Во-вторых, следуя геометрическому порядку, можно предположить, что поскольку Бог является имманентной причиной всех вещей, всякий индивидуум, в том числе и человек, будучи в какой-то мере Богом (Deus quatenus), обладает частью божественной мощи. Она выражается в свойственном нам стремлении к самосохранению (conatus). Именно эта присущая всякому человеку доля божественного могущества и дает нам право делать все то, что мы желаем и на что мы способны в меру наших сил. Отсюда правило человеческого бытия: «Делай, что захочешь и что сможешь!» (Matheron A.
Individu et communaute chez Spinoza. P.: Minuit, 1988. R 290–292).

23 См. примечание 20 в главе «Добро и зло».

24 «Никакое действие, рассматриваемое исключительно само в себе, ни хорошо, ни дурно» (IV 59. Иначе).

25Спиноза Б. Соч.: В 2 т. Т. 2. СПб.: Наука, 1999. С. 549 и 557. Интересно сравнить рассуждения Спинозы в данных письмах к Ольденбургу с мыслями, изложенными им в письме к В. ван Блейенбергу (19) (см. в настоящем издании раздел «Метафизические и моральные основания поступка» в главе «Ум и тело»).

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги