Этика Спинозы как метафизика морали

² Тема бессмертия в «Этике» Спинозы стала предметом жесткой критики со стороны такого известного аналитика его философской доктрины, как Джонатан Беннетт (Bennett J. A Study of Spinoza’s Ethics. Indiana: Hackett Publ. Company, 1984. P. 374, 375). Более конструктивной и уважительной к идейному миру голландского мыслителя представляется позиция другого авторитетного исследователя наследия Спинозы – Дона Гарретта (Garrett D. Spinoza on the Essence of the Human Body and the Part of the Mind That Is Eternal / The Cambridge Companion to Spinoza’s Ethics. Ed. By O. Koistinen. Cambridge Univ. Press, 2009. P. 302).

³Garrett D. Ibid. P. 284–302.

⁴ В одном из своих писем Спиноза, видимо, следуя известной идее Аристотеля, говорит о том, что всякая фигура, будучи формой тела, представляет собой ограничение некоторой материи как таковой (integra). Поэтому та или иная вещь, обладающая формой (фигурой), представляет собой некое ограничение (determinatio). Это ограничение не принадлежит самому бытию этой вещи, а напротив, есть ее небытие (non esse). Отсюда он делает вывод о том, что ограничение есть отрицание (determinatio est negatio) (Спиноза Б.

Соч.: В 2 т. T. 2. СПб.: Наука, 1999. С. 492). Determinatio можно переводить и как «определение». Это касается и логической сферы – как и у Аристотеля, соотношение рода и вида, вида и индивидуума можно рассматривать именно в аспекте взаимодействия материи и формы. Вместе с тем можно вспомнить, что для Спинозы единичные вещи представляют собой модусы (modi), или состояния (affectiones) атрибутов Бога, в которых эти вещи выражаются «известным (certo) и определенным образом (determinate modo)» (I 25 кор.). То есть каждый модус в его системе выступает в качестве некоторой определенности (или определения) соответствующего ему атрибута субстанции.

⁵ В. Вильянен в своем анализе смысла идеи conatus в доктрине Спинозы приходит к выводу о том, что каждая единичная вещь или событие (единичный модус субстанции) выражает силу или могущество Бога (субстанции) в форме, соответствующей их статусу или месту в системе природы. Это могущество Бога выражается через их единичную сущность и модифицируется в каузальном порядке, соединяющем множество единичных модусов. Таким образом, поскольку всякая вещь есть прямое выражение божественной силы или субстанциальной потенции бытия, ее действие может представляться только как явление ее бытия, и именно в той мере, в какой названная сила присутствует в этой вещи (в этом событии). Убедительным подтверждением данного положения является следующая мысль Спинозы: «Все, что существует, выражает известным и определенным образом могущество Бога» (I 36).

(Viljanen V. On the Derivation and Meaning of Spinoza’s Conatus Doctrine // Oxford Studies in Early Modern Philosophy. Ed. by D. Garber and St. Nadler. Oxford: Clarendon Press, 2008. Vol. IV. P. 103–104).

⁶ Laetitia (радость) – один из главных аффектов, обладающий позитивным смыслом и способствующий переходу ума к большему совершенству (III 11 схол.). При этом, будучи все же аффектом, т. е. ложной идеей, радость не может привести наш ум к действительному совершенству, основанному исключительно на адекватных идеях, или на разумном постижении реальности.

⁷ В этом плане можно было бы присоединиться к мысли Соссюра о произвольной (arbitraire) природе, или немотивированности языкового знака, изложенной им в «Курсе общей лингвистики»: знак немотивирован

, т. е. произволен по отношению к означаемому, с которым не имеет никакой естественной связи в действительности. Речь идет о независимости означающего в нем (акустического образа, или звуковой формы) от означаемого (понятия о предмете, или его идеи). (Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М.: УРСС, 2004. С. 77–80). Более близкой к нашему пониманию произвольности мотива поступка относительно его предметного выражения может служить интерпертация Э. Бенвениста, который полагал, что у Соссюра произвольность предполагает всегда представление о реальном предмете и имеет в виду отсутствие необходимой связи знака с обозначаемой вещью (Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. С. 90–96). Интересно, что сам Соссюр в цитированном нами разделе своего труда приводит китайскую церемонию приветствия императора в качестве примера выражения знаков ритуального языка, применение которых, как он полагал, определяется некоторым привычным правилом их употребления, а не их внутренней значимостью.