Этика Спинозы как метафизика морали

На этом основании Спиноза делает вывод о том, что человек не способен лишить себя жизни по внутреннему побуждению, но может это сделать только под внешним принуждением и в силу ряда обстоятельств. Как уже отмечалось, этому может способствовать желание человека в тех или иных жизненных коллизиях избегнуть большего зла через меньшее, а также действие скрытых внешних причин, способных действовать на наше воображение так, что они вынуждают тело изменять свою первоначальную природу (IV 20 схол). В данной ситуации обретенная человеческим телом новая природа, или

иная форма (IV 39) заставляет человеческое тело разрушаться: «Тело подвергается смерти тогда, когда его части располагаются таким образом, что они принимают относительно друг друга иной способ движения и покоя» (там же, схолия). Такого рода изменения, приводящие к изменению формы тела, вредны для телесной конституции, т. е. делают ее неустойчивой к внешним воздействиям. Спиноза замечает, что в этом смысле тело может при определенных обстоятельствах считаться умершим, даже не превратившись в труп. Поэтому он предлагает считать благом все то, что помогает сохранить форму человеческого тела и тем самым оставляет за ним способность воздействовать на внешние тела и принимать внешние воздействия (IV 39).

Спиноза анализирует и такой вариант поведения, когда стремление человека к самосохранению может привести к тому, что для своего благополучия он предпочтет действовать лживо или даже вероломно, чтобы освободиться от смертельной опасности. Лжи или вероломству (dolus malus) здесь противопоставляется добродетель веры, или доверия (fides), на которой строятся разумные отношения людей. Разрешение Спинозой этой коллизии происходит вполне в духе категорического императива Канта. Как полагает Спиноза, если бы разум посоветовал человеку для его собственного самосохранения действовать вероломно, то разум предложил бы такое решение не только отдельному субъекту, но и всем людям. Отсюда следовало бы, что разум советовал бы всем людям только лживо заключать между собой союзы и иметь общие права. На самом деле это привело бы к отсутствию общих прав как таковых (IV 72 схол.)¹²

. То есть, с точки зрения Спинозы, эгоистическое желание собственного самосохранения не могло бы служить основанием единства человеческого сообщества, и оно должно было бы уступить место важнейшей из добродетелей – честности, или

благородства (honestas), которая связывает людей узами дружбы, о чем идет речь в теореме 37 ч. IV.

4.12. Добродетель познания

Вместе с тем в этом случае утилитарный аспект этических добродетелей у Спинозы, о которых мы говорили выше, уступает место интеллектуальному пониманию нравственных начал. Ранее мы приводили слова Спинозы о том, что стремление человека пребывать в своем бытии составляет саму его сущность. Если же сущность ума складывается из идей адекватных и неадекватных (III 9), то отсюда мы сделали вывод, что человек, обладающий разумом, будет стремиться сохранять свое бытие безотносительно к его познавательному содержанию, или вне зависимости от качества составляющих его идей (III 9). Но, как оказывается, здесь выражена только часть истины. В четвертой части «Этики» Спиноза уже более избирательно подходит к определению содержания понятия бытия, а также зависящих от него определений блага и добродетели. Он утверждает, что добродетель есть способность человека жить по одному только руководству разума (IV 37 схол. 1), а познание составляет первое и единственное основание добродетели (IV 26). Выше мы приводили слова Спинозы о том, что первое и единственное основание добродетели составляет стремление к сохранению себя (IV 22 короля.). Можно предположить, что такая коллизия представляет собой рефлекс онтологического априори, доминирующего в его «Этике», при котором сам факт существования и стремления к его сохранению превалирует над приоритетами познания. Между тем в конечном счете моральные предпочтения Спинозы, несомненно, склоняются в сторону когнитивных ценностей человеческой жизни.