Этот, с верхнего этажа (СИ)

Повреждения: […] на передней поверхности грудной клетки слева от левой ключицы расположены две колото-резаные раны, диаметром пять сантиметров, предположительно и ставшие причиной смерти. При вскрытии выявлены повреждения внутренних органов, исходя из характера которых, можно судить о том, что труп ранее систематически подвергался насилию.

Возбуждено уголовное дело, ведется следствие.

***

Чертова дверь издает протяжный вой, будто ее принуждает к групповому сексу с десяток маньяков-извращенцев. Так, по крайней мере, кажется Айзеку, которого очень беспардонным образом выдергивают из состояния неги. Тепло и покой разбиваются вдребезги, синий кит, на прощание махнув своим фосфоресцирующим хвостом, всасывается в бетонную стену, не обещав вернуться, ощущение невесомости и сочувствующей глубины пропадает намертво, и, что самое мерзкое во всем этом деле — Айзек снова понимает, что он Айзек.

— Блядский род…

Для него, привыкшего все-таки считать себя человеком в большей степени, «пробуждение» на потолке не проходит бесследно. Как только к Айзеку более-менее возвращается сознание и он становится хоть на сколько-нибудь способен определить где право, где лево, где верх, где низ, мир делает кульбит, возвращая дань поруганной силе притяжения. Барахтаясь руками в воздухе и неистово матерясь, Айзек кулем валится на пол, ощутимо так впечатываясь в паркет. Со всей силы. Лицом. И другим не менее интересным местом.

Конечно, Айзек не чувствует боли. Но первые секунд пять он об этом просто не помнит. В голове та еще каша — какие-то крылатые твари, огромные осьминоги, киты, коты, мама… Даже после наркоты его так сильно не накрывало, а тут — получи и распишись.

Айзек трясет головой и медленно пытается встать сначала на колени, а потом уже и во весь рост распрямиться. Получается не сразу — призрачное тело никак не хочет подчиняться приказам провинившегося во всех грехах разом мозга — но, когда все же получается, Айзека ждет неприятный сюрприз номер два.

Том.

Том-том-тили-тили-том.

Навязчивый, настырный парень, который просто не понимает слова «нет», или «уходи», или «пошел вон». Инстинкт самосохранения отсутствует полностью. И мозги, видимо, тоже. Как вид.

— Кис-кис-кис, иди сюда, котик, я покажу тебе кое-что удивительное. Только потом — не плачь. Я ненавижу детские слезы.

Шаг, очень осторожный, мягкий, хотя, казалось бы, чего таиться, он и без того невидим. Еще один, потом еще… Айзек прислоняется плечом к дверному косяку, ведущему из коридора в гостиную и наблюдает. Ждет, когда же тот испугается и свалит к чертовой матери. Но Том пока вроде бы никуда не собирается. Оглядывается по сторонам своими большими оленьими глазами, не делая в равной степени ни единой попытки как пройти вперед, так и выйти назад.

«Интер-р-ресно, интер-р-ресно. Что же ты хочешь увидеть здесь? Мой труп? Забрызганные кровью стены? Ну, так я тебя разочарую, ничего ты не увидишь. Ни-че-го».

Айзек, не сводя насмешливо-любопытного взгляда с лица Томаса, протягивает к стене руку и несколько раз с силой проводит ногтями по деревянной поверхности, извлекая из косяка мерзотный скрежет — очень явственно слышимый в тишине абсолютно пустой квартиры. А затем — делает настоящую гадость. Ломает замок. Для Айзека это просто, стоит только пожелать.

— Ну вот, котик, ты и попался. А ведь я тебя предупреждал, не суйся ко мне.

На душе становится как-то очень легко и радостно. Айзек счастлив. Настолько, что его губы сами по себе растягиваются в улыбке, а кончики пальцев начинают подрагивать в предвкушении. Что бы еще сделать такого этакого? Перемещается чуть вперед, к запыленному временем зеркалу, склоняет голову на бок, раздумывает. Наверное, стоит все-таки поздороваться для начала. Как-никак, гость пришел. Ха-ха. А уже потом — можно и напоить, обогреть, спать уложить… вечным сном.

Со стороны кажется, что буквы появляются сами собой, сами собой складываются в слова, походя приобретая особенный почерк, немного витиеватый, резкий, стремящийся вверх.

«Дорогой Томас, я тебе не рад. Но раз уж ты решил заглянуть на огонек, гнать я тебя не буду. Располагайся, чувствуй себя как дома, и да пребудет с тобой Бог, если ты, конечно, в него веришь. Если нет — нам обоим будет значительно проще.

Неискренне твой Айзек».

С секунду-другую Айзек любуется своим посланием дитю человеческому, после чего брезгливо отряхивает руки. Он искренне ненавидит пыль.

Первый пункт плана выполнен успешно. А вот насчет второго Айзек не уверен. В его холодильнике уже два года висит мышь, бар пуст. А предлагать гостю хлебать воду из-под крана — как-то неэтично. Что же делать? Что делать?

Айзек весело смеется и подскакивает к Томасу, кружит вокруг него, пританцовывает, стряхивает с его плеч несуществующие пылинки, развлекается, одним словом, как может. Впрочем, может он и еще кое-что. Вопрос только в том, выдержит ли это Томас. Выдержит? Или нет? А, плевать. Рано или поздно все там будут.