Этот, с верхнего этажа (СИ)

Фамилия их была необычной, в интернете Том нашел еще больше информации, в особенности об Айзеке, который, оказывается, был танцором и даже получал призы международного уровня. Там была его фотография — молодой, светлые волосы, немного брезгливое выражение лица, странное выражение глаз, словно Айзек Хоровиц нанизывал собеседника на иглу своего взгляда, как бабочек на шпильку.

Еще было видео на «ютубе». Том с некоторой опаской включал его, но быстро забыл обо всем, кроме того, что видел на экране. Он не был фанатом танцев, он вообще ничего в этом не смыслил — до теперь. Айзек, которого узнать было несложно, двигался под музыку легко, будто летал, будто никакая гравитация и законы физики над ним не были властны, он выражал движениями то, что иным не удается даже проговорить словами, и Том, глядя на все это, отлично понимал, почему Айзек побеждал на конкурсах. Да. Трудно было не победить.

А еще — неожиданно знакомым было само имя. Айзек. Айзек.

«Где я уже слышал это?»

***

— Ты в самом деле в это веришь? — Санта пинает ногой бутылку, подталкивая ее ближе к мусорному баку, и так переполненному. — Не знаю, Том, я боялась призраков, когда мне было шесть. Мама тогда специально купила низкую кровать, чтобы доказать мне, что под ней никого нет.

Томас досадливо морщится и поправляет висящий на плече рюкзак. С Сантой им по пути домой, она живет в его доме на третьем этаже, и поэтому волей-неволей пришлось стать приятелями. Особенно этому рады родители Томаса, а вот он сам, к его собственному сожалению, предпочел бы подружиться с парнем. С Майклом Тэннесом из баскетбольной команды, например, или с Шейном МакАрпером. Но у него есть только Санта, обычная девчонка, которой он, похоже, нравится.

— Я и не говорю, что он под кроватью. Как раз наоборот.

Том рассказал эту историю вкратце, без подробностей о своем позорном бегстве той ночью. Он и не думал, что девушка ему поверит, просто нужно было выговориться, разделить мысли с кем-то еще, проговорить это все вслух, чтобы по-новому услышать.

Тучи над городом становятся гуще, когда подростки пересекают школьный двор наискосок и по городским закоулкам, игнорируя школьный автобус, направляются домой. Тому хочется перевести тему, но он все-таки спрашивает:

— Ну а ты, ты никогда не поднималась на пятнадцатый? Разве не интересно было?

Она пожимает плечами, поправляет выбившиеся из косы волосы и продолжает удерживать их рукой, спасая от разыгравшегося ветра.

— А что там есть? Только надписи на двери. Я была с мамой на Ниагарском водопаде, когда там все произошло.

— А ты его знала? Айзека? — при звуке этого имени Тому кажется, что ветер затихает, падает к ногам, лишившись силы, но все это — только на секунду. Потом все становится на свои места.

— Видела пару раз. У него было много подруг, а друзей почти не было.

Наконец Том понимает, что ничего из этого разговора не получится, и меняет тему, чтобы Санта не подумала, что он слишком близко к сердцу все принимает. До дома они доходят, беседуя о контрольной по биологии, и Том с трудом выталкивает из себя слова, потому что, откровенно говоря, с Сантой ему неинтересно.

***

Сумерки окунаются в ночную темноту, и когда город становится освещенным только искусственными бликами домов и уличных фонарей, когда стрелки часов переваливают за десять и мать готовится спать, а отец читает книгу на диване, Том выходит из квартиры, соврав родителям, что собирается выкинуть мусор и забежать в магазин за кормом для Пуши. Корм на самом деле не закончился, он спрятан в комнате Тома под кроватью, но иначе его бы наверняка не выпустили.

Мусор Том швыряет в мусоропровод, и пакет с шорохом исчезает где-то внизу, а Том подымается на этаж выше. Здесь горит мутная лампочка, желтоватая и уже старая, от нее раздается тихое потрескивание — и больше нет никаких звуков. На площадке грязно и пусто, словно в сто шестнадцатой и сто восемнадцатой тоже никто не живет.

Том подходит к средней двери и удивленно останавливается: надписи, которые он не так давно разглядывал при свете дня и еле видел, теперь стали гораздо заметнее, будто дневной свет только делал их прозрачней.

«Я так и думал…» — Том с волнением делает шаг вперед и вынимает из кармана завернутый в тетрадный лист кусочек мела. В школе давно пользуются интерактивной доской и флипчартом, поэтому добыть этот кусочек оказалось не так-то легко. Том разворачивает его, покручивает в пальцах, отчего те становятся белесыми, и потом, решившись, пишет прямо на темном полотне двери:

«Привет, Айзек».

В тот момент, когда Том ставит точку, под потолком лопается лампочка, а на улице начинается проливной дождь.

========== Айзек ==========

«Слышишь? Ты меня — слышишь?»

Легкие разрываются болью, столь же внезапной и яростной, как падающие с диковинных птиц-самолетов бомбы. Эти птицы, серебристые, ощетиненные игольчатой смертью — предвестники конца и начала. В огне. В крике. В мольбе о помощи, которая никогда не придет. Потому что неоткуда.