Этот, с верхнего этажа (СИ)

Они летят над городом, отливающем в свете полуденного солнца багряными бликами. Они несут ужас и разрушение. А по следам их неторопливо идет белый всадник, оседлавший Кирима. Никто не знает, как он выглядит. Но знают все: там, где ступит лапа Кирима, все живое умрет. В прах развеется. Сухой травой воспылает.

Высота, тишина… Глубина? Воздух такой плотный, что кажется, будто и не воздух вовсе. Ему суждено быть разорванным в клочья воплями заживо горящих детей, мужчин, женщин, стариков, всех тех, кому не посчастливилось попасть в эпицентр взрыва. Весь город заполнен этими криками. И они продолжат звучать даже после того, как огонь утихнет, даже после того, как развеется ядовитый смог; они впитаются в кожу, растворятся в крови, чтобы остаться там навсегда.

«Очнись!»

Быстро мелькает время. При желании его можно даже пощупать пальцами, настолько оно осязаемо: на глазах мертвый город зарастает травой. Теперь все это пространство покрывает большое зеленое поле, на котором пасется стадо черных коров с влажными глазами. И все они смотрят в одну сторону — на восток. Туда, откуда когда-то давно, века назад, прилетели серебряные птицы. Они стоят неподвижно и смотрят. Ждут чего-то.

«Томас, открой глаза. Сейчас же!»

А потом внезапно все прекращается, и настает Пустота. И посреди всей этой Пустоты появляется лицо. Широкое, не очень красивое, с веснушками на крыльях носа. Оно что-то говорит, куда-то зовет. Но Том не слышит этого. И тогда веснушчатый хватает его за руку.

Бац!

Пустота лопается, как мыльный пузырь.

«…нет, ну ты представляешь, да? Этот козел отправил меня на пересдачу только потому, что я сказала, что Шекспира вообще не было. Представляешь? Это же все знают!»

«…через неделю будет матч с „Красными дьяволами“, придешь посмотреть? Мы их точно в этом году сделаем».

«…отвали, я сказала! С кем хочу, с тем и гуляю!»

— Томас, чего застыл? Живо на тренировку!

***

Айзек выдыхает. Кажется, все. Мальчики, девочки, баскетбольный клуб… Можно наконец расслабиться. Но только вот — надолго ли?

С того самого дня, как Айзек по собственной не иначе как дурости соединил свое сознание с сознанием Томаса, прошла почти неделя. И каждую ночь — вот так. Нет, сны, конечно, интересные. Яркие, красочные, реалистичные. Даже слишком. Одно только 3D-порно с этим вот с веснушчатым спасителем в главной роли чего стоит… В общем, теперь Айзек ломает голову над тем, как бы ему потактичнее от снов Томаса отделаться. Войти туда было просто, а вот выйти…

— Ах!.. Майк, погоди, я…

«Ну вот, опять началось. Парень, может ты уже это… в жизни сделаешь?!»

Айзек закатывает глаза и пытается заткнуть уши, чтобы не видеть, не слышать, вообще не быть. Но куда там. Томас сладко спит. Ему снится донельзя эротичный сон, а он, Айзек, ощущает себя законченным вуайеристом, которого против воли кинули в самую гущу фантазий подростка.

Называется, дожил.

***

В комнате светло. Солнце косыми лучами падает на Томаса, который в этот момент сидит на подоконнике в одних трусах и смотрит на баскетболистов, разыгрывающих полуфинал. На табло пока 1:0 в пользу «Бешеных гризли». Мяч забросил Майкл Тэннес — звезда команды и мечта всей школы (Томаса — так точно). Сидит вот, внимательно наблюдает, чувствуя, что возбуждается от одного только вида Майка на поле. И вот — уже начинает ласкать себя поверх трусов; глаза горят, дыхание сбивается.

Айзек смотрит на него, и думает: ну, а дальше-то что?

А дальше Майкл забрасывает в корзину второй мяч, толпа ликует, и он, не иначе как от всплеска эндорфина, сдирает через голову футболку, показывая всем свой красиво накачанный торс.

С губ Тома срывается стон. Он просовывает руку под резинку трусов, обхватывает член ладонью и уже по-серьезному так начинает дрочить. Но уже через минуту-другую ему кажется, что этого мало. И тогда он отрывает свой зад от подоконника, стягивает трусы, кидает их на пол, садится обратно на подоконник, раздвигая широко ноги. Одну руку кладет на член, уже налитый и готовый к бою. Вторую — сначала облизывает, а потом — пропускает между ног, на ощупь находя анус. Толкается в него пальцами, морщится, и, чтобы как-то отвлечься от первых неприятных впечатлений, прикрывает глаза, представляя себе Майка. Конечно же — голого. Это срабатывает. Томас шепчет его имя, потихоньку трахая себя в зад, а когда расслабляется настолько, что мышцы становятся податливыми, понемногу начинает поддавать жару.

— Ах!.. Майк, погоди, я…

Воображение у Томаса работает отлично, и он, наверное, смог бы даже вполне хорошо себе кончить, но тут его глаза встречаются с глазами Майка-настоящего — того, что внизу, под окном, на баскетбольной площадке. Сердце у Томаса замирает, а затем пускается в дикий пляс. Его буквально сдувает с подоконника. Он бежит к двери, распахивает ее и… Медленно улыбается. Кажется, Томас передумал удирать. Вместо этого он решается провернуть кое-что захватывающее, и от одной уже мысли об этом у него подгибаются колени.