Евангелие от Андрея

Брат его Симон-Петр ходил вместе с дружинниками на юг. Поставил там городок на порогах широкой реки. Заложил обитель братскую по поясу Симонову, как Учитель учил. Но и там пути в Навь не нашел, даже за кончик клубочка не уцепил.

Хоть и немного годков прошло, да много воды в реке Волхв утекло, а он Андрей так своего обещания данного Родославу и не выполнил.

Пришла пора. Настало время и ему идти, путь в Навь искать. Пришла пора, выполнять обещание, данное старому волхву Родославу. Как тут говорят? «Слово не воробей – вылетит, не поймаешь». Правильно говорят. Не дал слово крепись, а дал, держись. Потому в эту ночь и завертелась такая круговерть под стенами крепости. Собирается Андрей на север, путь-дорогу в Навь искать. Выпал его черед.

Только-только солнышко выкатилось из-за дальнего кургана, а корабли уже вытянувшись в цепочку, покачивались на тихой волне посреди широкой реки Волхв. Андрей вышел к борту передового струга, из-под ладони глянул на берег. На стрелке промеж двух рек, навалилась грудью на волну Волхва, серая каменная крепость. Не крепость – замок на воротах гостеприимной реки. За серыми стенами взметнулись ввысь на высоком холме белоснежные стены Храма святому Георгию, как нарекли сына Нашей Госпожи. Арию-Ярию-Юрию, как называют его местные племена. Чуть далее под стенами крепости выросли стены двух дворцов срубленных из вековых лиственниц. А далее по-над рекой рассыпалась ремесленная слобода. Особо выделялись в свете восходящего солнца три слободских края.

Кожевенный край, исконно местными мастерами поднятый. Вкруг него раскинулись и портняжих дел мастерские, и меховой рухляди склады, где обосновались скорняки, и меховщики. Тут же притулились сапожники и зипунники, шапочники и вся остальная ватага что обувала и обшивала и дружину и всех при ней.

Ничуть не уступая ему, ни в богатстве, ни в мастерстве, прямо супротив него, раскинулся также вольготно кузнечно-ювелирный край. Там голову держали приезжие мастера, что пришли вслед за своей Госпожой. Там ковали брони и мечи-кладенцы, острые сабли и разящие стрелы. Там девки бродили днями, выбирая себе кольца и серьги. Там бегали отроки, высматривая себе кинжалы, а подружкам своим шпильки да булавки. Огнем дышали горны и гулко стучали молотки кузнечных мастеров. Звонко им подпевали маленькие молоточки ювелиров. Силой и удалью веяло от этого края.

Как бы разделяя эти края, раскинулся меж них стеклодельный край. Заправляли в нем волхвы. Чародеи и кудесники и из местных краев и приезжие. Жили дружно и тихо. Тихо варили зелья всякие и плели наговоров тонкую паутину. Что варили? Секрет. Кто хотел узнать, давно сгинул бесследно. Что говорить, волховские дела. А для народа всякого: местного и пришлого, для купцов и заезжих молодцов, варили бусы из переливчатого стекла, что стекали каплями в заранее подставленные котлы. Похожи были те бусы на глазки: то ли зверьков лесных, то ли нежити болотной, то ли девок взглядом стреляющих, то ли русалок водяных, вообще на глазки. Так их и звали «глазки» и увозили отсюда по всем землям вокруг лежащим. От них и название стеклу в закатных землях пошло «глаз». Стоили те глазки денег не малых, потому как на них волховские заговоры лежали. За один глазок можно было из плена сородича выкупить, али купить себе в дом раба какого или рабыню. Говорили еще, среди местных воев, что на них лежит заговор самого Одина, что отдал свой глаз за знание воинского искусства, что в рунах скрыт. Мол, кто носит на шее глазок, с тем одна из рун, а у того, кто носит все осьнадцать глазков, с тем знания всего Спаса Нерукотворного. Тот, не то что бы воин, а уж совсем берсерк, воин в ком дух самого Зверя-медведя живет. Так говорили вои, только вот никому еще не удалось у волхвов все бусины воинского бога выкупить. Отвечали, смеясь, волхвы на стеклянном краю, мол, бог один глаз отдал за науку свою, потому боле одного глазка в руки не даем. И ведь точно знали, у кого уже есть такой глазок. А совсем шепотом говорили на торгу, что это слезы ведунов и ведуний, что чужую судьбу знают, а упредить, тех, кому судьба смерть готовит, не могут. Вот и плачут они, муку свою в слезы изливая. А еще тише шепотом шептали, что это глаза самого змея Велеса, что он в людской мир выбросил, за людьми подглядывать. Потому их при себе держать ни-ни. Но ведь держали и в самое потаенное место прятали. Такие вот глазки варили чародеи на берегу Волхова.

Кто бы не заходил в тихую заводь у стен крепости, на обратном пути из уютной речки Ладожки на простор Волхва, как только вырастали угрюмые стены крепости с правого борта, а с левого открывалась темнота бездонного омута, так должен был каждый приготовить отступную дань. Дань та была – глазок купленный на стеклянном краю. Вроде бы как невинную душу отдавали местным богам. Не раба, не рабыню, а откуп за них. Бросали в омут глазок и купцы, и вои, и просто гости, залетевшие на огонек. Тысячи глазков лежали в омуте, оттого казалось, что светился и переливался он тысячами цветов, в самой своей бездонной черноте.