Мы еще раз оглядели просторы с большей высоты и, взявшись за руки, прыгнули в яркую воду, слегка отдающую химией. Бассейн был маленький, играть-плескаться как раз для двоих. Блаженно лежа на спине, мы почти доставали головами до железной лесенки, уходящей в воду в начале бассейна, и пятками — до лесенки в конце его. Мы лежали неподвижно, чуть подгребая под себя, глядя в высокое ярко-синее небо без единого облачка.
— Да, как бывший метеоролог, скажу... нашему брату тут делать нечего! — сказал Митя.
— Ну и отдыхай.
Мы доплыли от края до края — всего четыре гребка, висели ногами в воде, локтями на кафеле, и тут, в легком сарафанчике на купальник, появилась Сиротка и, увидев нас с Митей, живых и сияющих, ойкнула и убежала.
Да, для нее это, ясное дело, неприятность. За такую работу сундука тети Мары ей не видеть, даже пустого. Зря, мать честная, всех отравит! Надо ей объяснить ее заблуждения, пока не поздно. Сколько же можно питаться ядом? Никаких клизм не напасешься!
— Она, наверное, думает, что мы уже завтракали! — пояснил ее испуг Митя.
Я полезла из бассейна, вышла наверх. Маленькие волны, поднятые мной, шлепались вниз по кафельным наружным ступенькам, как лягушки. Я постояла наверху, закинув руки, — хоть чуть-чуть просохнуть, — и вдруг после паузы, тихие и вкрадчивые, подошли сзади еще какие-то волны, пощекотав лодыжки. Откуда эти волны? Я оглянулась. Митя висел в воде абсолютно неподвижно. Откуда же в тихом бассейне взялись волны? A-а, наконец поняла я: это мои же волны, дойдя до задней стенки и отразившись, догнали меня, чтобы проститься, и теперь, после паузы, шлепались вниз по ступенькам так же звонко, как первые. И я сошла вслед за ними. Сиротка уже наполовину скрылась с палубы — не удержишь. Но тут ее что-то вытолкнуло назад.
Наши, с пестрыми полотенцами, в невероятных шлепанцах и футболках, в длинных халатах, в кепочках «Монте-Карло» и «Колорадо», в широких ковбойских шляпах, в панамках, перли на палубу. Не остановишь нашего человека, прущего отдыхать, даже если обстановка вокруг тревожная, а другой у нас, собственно, и не бывает, никогда не дождешься.
На топчаны стелились мохнатые простыни, голубые и пятнистые. Один раз живем!
— Ой... а вы уже позавтракали? — пискнула Сиротка. — Почему же меня никто не позвал?
Птицей налетела насмешка: а зачем тебя звать-то? Без тебя как-то аппетитней.
— Ой... ну кто со мной пойдет? — гнусила Сиротка.
— Ни у кого аппетита нет... после вчерашнего! — многозначительно произнес СН, как бы имея в виду юбилей молодоженов, но на самом-то деле — другое «угощение». Все отрывисто хохотнули: русский человек гораздо глубже, чем кажется и даже чем показывает это на работе.
— Серж, и ты не пойдешь?
И Цыпа «попал под сокращение»?
— Нет, спасибо, милая, мне не хочется, — спокойно ответил Цыпа.
«Естественно!» — подумала я.
— Ой, Апопчик! Вот Апопчик со мной пойдет, правильно? Он хороший мальчик!
Апоп только что скинул белоснежный халат, открыв свои небывалые мышцы, и, видимо, собирался сделать несколько атлетических упражнений, но... если приглашение исходит от очаровательной женщины... Мало ли что оно таит?
— Но я в халате!
— Это ничего. Зайдешь переоденешься! — Сиротка повисла на руке Апопа. Мол, не робей! Вместе переоденемся!
Апопчик нерешительно поволокся с ней по трапу. Надо подниматься, а я только что так уютно разлеглась!
Я догнала Сиротку с Апопом уже у трапа.
— Слушай... я хочу тебя спросить. Не подслушивай, — я ласково отпихнула Апопа, — когда девушки шепчутся!
Мы отошли в сторонку, на самый край палубы... Примерно тут, похоже, и звучал тихий ночной разговор? Ну что же, продолжим тему.
Мы плыли сейчас ближе к восточному берегу: плантации разлапистых бананов с огромными длинными листьями, над ними, тоже широко раскинувшись, финиковые пальмы. Мы плыли очень быстро, но пейзаж почти не менялся.
— Не суетись, — улыбаясь, сказала я Сиротке. — Зря стараешься! Там ничего нет!
— Ой, как же это?! — воскликнула Сиротка. — Он же... — Она осеклась и надула губки. Обманули хорошую девочку!
Потом, снова придя в движение, Сиротка несколько раз зыркнула туда-сюда и поспешила к трапу, совершенно даже забыв про красавца Апопа. Апоп оскорбленно рухнул на палубу и, поймав себя на мощные согнутые мохнатые руки, начал отжиматься.
Зато за Сироткой, демонстративно позевывая как бы — соснуть, — направился вразвалку Михалыч... Не я одна слушала ночной разговор?
Но все остальные, блаженно вытянувшись, перестали следить за борьбою добра и зла и, закрыв глаза, приносили себя в жертву богу Солнца — пламенному Ра, который действительно с каждым градусом подъема на небо становился все пламеннее. Порой, чуть поднимаясь из сладкого оцепенения, туристы взглядывали на зеленую роскошь берегов, остающуюся, в общем, без изменений, и снова блаженно падали.
Один раз живем!