— Да, к сожалению, не вписался. Видимо, был слегка выпимши. Как раз незадолго до этого Апоп заманил меня к себе в каюту, хлебнули с ним коньячного спирта. Ну и раздраконил я их! Сказал, что ничего такого не существует! Во всяком случае, ничего более блистательного, чем люди, которых я при жизни встречал, — взять того же Цыпу, — там у себя им никогда не придумать! Цыпа! Четыре раза был женат, в двух латиноамериканских странах миллионером становился, а потом все это в партвзносы отдавал! И такой же веселый. Однажды мы плыли с ним с нашего Квадратного мыса, на Ладоге, и в шторм попали — расхерачило наш катер, мотор заглох, в каюте вода по яйца! И тут всплывает подводная лодка — на Ладоге их что сельдей, — и на мостике появляется капитан! «Здравствуйте, Сергей Иванович! У вас, кажется, какие-то проблемы?» Отдает честь. А мы как раз мотор разобрали по винтику, ищем поломку, аккуратно все детальки на клеенке разложили, руки в мазуте. Но честь отдали в ответ. «Нет, что вы? — Сергей Иванович говорит. — У нас все в порядке — так просто, профилактический ремонт!»
Капитан огляделся вокруг. Ну, ты осеннюю Ладогу знаешь: черная вода, неба нет, единственное, что видно, — вскипающие на волнах ярко-белые барашки, да и те срывает со свистом, несет. Воды уже по пояс, помпа не работает... А у нас «профилактический ремонт»! При этом нас уверенно сносит на луды, мелькают в волнах их голые лбы! Капитан снова посмотрел на Сергея Ивановича, усмехнулся: «Не сомневался, что вы именно так ответите. Мы сейчас в кают-компании пари заключали, как вы ответите. И я выиграл. Погружаюсь пить коньяк!» — «Погружайтесь!» Цыпа разрешил. Есть на флоте такой код: «Ничего для вас не имею. Спасибо за связь». И погрузился.
— Ну а вы что?
— А что мы! Собрали винтик к шпунтику. И завелись. И, как говорится, с комсомольским приветом! — Митя улыбался. — Рассказал это им. Очнулся — лежу в каюте. Короче, выгнали за атеизм!
Ну вот, а валит все на меня!
Мы лежали теперь валетом — ноги вместе, головы врозь. Над нами была бетонная набережная с полоской неба, но «месяц на спинке» уже уплыл, как несбывшаяся мечта, но теперь там зато горел фонарь, и граница тьмы и света шла поперек каюты: у Мити как раз было освещено пол-лица, до середины носа. Я смотрела на него и тихо улыбалась. Молодец. Храбро сражался с мистикой! Ведь что такое мистика? Это знания и умения, которые Бог зачем-то не захотел нам дать, и клянчить и рвать еще и это — значит быть неблагодарным за то, что дал. А дал ведь немало. Хотя бы это — наполовину темную каюту, наш тихий разговор.
Молодец, Митя! Как всегда, храбро сражается с мистикой — теперь уже и на том свете.
— Хотел уйти в вечность, немного передохнуть! Так не дала! Достала, как Исида Осириса! — проворчал Митя.
— И не пущу! Где твоя недостающая часть? Я — рыба лепидот, хочу ее проглотить! Ам!
Потом мы лежали молча. Фонарь на набережной погас, и в каюте стало абсолютно темно.
— Слышишь, — вдруг глухо сказал Митя. — А ведь мы сейчас почти в центре Африки? Веришь — нет?
— Не! — легкомысленно ответила я.
Мы полежали молча, потом все же ощущение необычности нашего местонахождения стало чувствоваться: рядом храм Исиды, где давным-давно люди разрисовали стены историями их жизни, и смерти, и снова жизни. Митя мерно и глухо начал читать:
«Ох, клонила!» — подумала я.
«Это примерно как у нас сейчас», — подумала я.
Мы полежали молча, потом торжественно поцеловались.
Вздохнули.