Выход на пенсию больше не означал конец общественной жизни.
Авторы утверждали, что одна из причин, по которой люди в возрасте продолжают активно проводить досуг, заключалась в том, что общество в целом стало ставить досуг на первое место. Игра перестала быть чем-то негативным, тем, что отвлекает от работы, – по позитивности восприятия она поднялась на один уровень с работой, а порой ее даже затмевала. Хавигхерст и Альбрехт писали: «Человек, который мастерит из дерева, или лепит горшки, или играет в гольф и бридж для удовольствия, или путешествует, получает такие же эмоции, как если бы он занимался работой единственно для получения удовольствия от этой работы»[1350]
. Досуг развлекал, будил любознательность, повышал самооценку и усиливал ценность человека в глазах социума. Хавигхерст и Альбрехт назвали это «принципом эквивалентности работы и игры». Многие из пожилых людей, которых опрашивали авторы, были энергичны и веселы. Для многих свободное время более чем компенсировало потерю работы. Зачем сколачивать состояние, удивлялся один пенсионер, если не давать себе возможности насладиться накопленным и заработанным?Хавигхерст и Альбрехт не были наивны. Они прекрасно понимали, что многие пожилые люди не ассоциируют досуг с радостью и наслаждением. «Нередко отдых понимают как просто сидение на месте», и поэтому многие старики «подвержены риску снижения умственных способностей»[1351]
. И все же их исследование историй успешного старения и связи между активным досугом и состоянием счастья стало настоящим открытием. Выход на пенсию больше не означал конец общественной жизни. Отдых и досуг придавали жизни смысл. Теперь нужно было научить пожилых людей использовать досуг как можно шире и эффективнее. И хотя у теории пассивного старения по-прежнему находились защитники, будущее социальной геронтологии принадлежало активному старению[1352].Второй фактор связан с признанием активного старения политикой, и признание это родилось из кризиса середины ХХ века, когда общество забеспокоилось по поводу будущего демократии. Первый Клуб для пожилых людей (Golden Age Club) был основан в Чикаго в 1940 году Оскаром Шульце, эмигрантом из Германии, который увидел, насколько популярными стали радикальные лозунги у пожилого населения после того, как гиперинфляция 1923 года по сути уничтожила их пенсии. Бедные, одинокие и недовольные пенсионеры – легкая добыча для врагов демократии. Шульце утверждал, что богатая культурная программа помогает поддерживать «заинтересованность пожилых людей в жизни общества и политике страны, и таким образом они чувствуют свою сопричастность происходящему»[1353]
. В клубе можно было играть в китайские шашки и карты, устраивать пикники и путешествия на лодках, отмечать дни рождения и золотые свадьбы. К 1946 году уже существовала целая сеть подобных клубов: в одном только Кливленде их насчитывалось шестнадцать. Похожие клубы открывались по всей стране. Отдых и развлечения пожилых людей оказались жизненно необходимы демократическому обществу, так как они сплачивают поколения, учат их взаимному доверию и духу общности. «В течение всей своей жизни человек вносил вклад в развитие общества, – объяснял в 1952 году Харри Левин, основатель центров Ходсона. – Мы должны дать ему возможность быть нужным… и принести пользу своему окружению». В Нью-Йорке для пенсионеров открылось двенадцать центров – с бассейном, танцевальным залом, мастерскими для шитья костюмов и даже возможностями организовывать свадебные вечеринки. При таком демократичном подходе возможность выбора и мотивация к действию пришли на смену зависимости и получению благотворительных подачек. Для Левина важнее всего было то, что центры предлагали возможность выбора. Именно выбор подпитывал «опыт и рост». Вместо того чтобы выталкивать пожилых людей на задворки социальной системы, их поощряли к творчеству и активному участию в жизни общества[1354]. Кроме того, клубы для пожилых можно назвать еще одним результатом влияния философии Джона Дьюи, сочетающей прагматизм, демократию и выбор[1355].