Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

В сущности, именно само желание ответственно за свою собственную эволюцию. <…> Желание всегда использует для своих целей то знание, которое оно приобретает о себе самом; оно, в сущности, ставит истину на службу своей собственной лжи и все лучше вооружается против всего того, что от него отказывается…

Идея светоносного демона заходит намного дальше всего психоанализа. Желание – носитель света, но такого света, который оно ставит на службу своей собственной тьме. Именно этот, люциферианский, характер и объясняет роль желания во всех великих изобретениях современной культуры, в искусстве и литературе286.

Он продолжал размышлять о механизме козла отпущения, жертвоприношении и зарождении обществ. «В действительности то, что мы считаем наиболее существенным, есть именно то пороговое время культуры, которое является временем жертвоприношений – временем учредительного жертвоприношения»287

.

Он нашел в Ветхом Завете новые закономерности. Хотя эти древние тексты и пронизаны кровью и местью, иудеи начинают принимать сторону жертвы – Авеля, Иосифа, Иова, страдающего Слуги из Книги Исаии, псалмопевца, вокруг которого смыкается разъяренная толпа, намеренная его убить («Обступили меня, окружили меня», Пс 21:13). Жертвоприношение пока еще оправдывают как нечто необходимое ревнивому Богу, но защищают уже не столь убежденно. Жертвоприношение разоблачают, но пока еще не отбрасывают. «Ни одна толпа, ищущая козлов отпущения, не станет говорить о поиске козлов отпущения», – сказал Жирар. Но добавил, что именно об этом начинают говорить эти тексты. «Евангелия построены совершенно как миф, за одним исключением: несколько человек откалываются от толпы, чтобы заявить: „Это неправда! Прекратите! Еще не поздно. Прекратите! Жертва безвинна!“» 288

Распятие обнажает жертвенный механизм во всей его беспощадной полноте – некоторые участники событий (Пилат, сотник) дают своими высказываниями понять, что отдают себе отчет в процессе выбора козла отпущения, хотя сами в нем замешаны. По словам Жирара, смерть Христа – следствие «неприемлемого откровения»289, а также дополнительное подтверждение этого откровения. После того как мы осознали свою предрасположенность к насилию и гадливо отшатнулись от нее, – а конкретнее, поняли, что у нас есть обряды поиска козла отпущения и перекладывания вины, – проверенное временем «решение» уже не срабатывает. Стоит нам осознать, каким образом мираж обманывает наше зрение, он теряет над нами власть и больше не в силах влиять на нашу интерпретацию увиденного, даже когда мы продолжаем «видеть» нечто. Но, как заметил Маритен, мир все время становится и лучше, и хуже; итак, мы имеем две параллельные тенденции – вот поток текстов, сочиненных гонителями, а вот факт, что мы все лучше умеем расшифровывать эти тексты и их смысл все больше проясняется. Эта перемена, пишет Жирар, – радикальнее всех, с которыми человечество сталкивалось в прошлом, и часть «пугающей и замечательной истории нашего времени»290

.

Возможно, мы убиваем все так же жестоко и еще чаще, но убийства больше не приводят к установлению мира. Мы стоим перед суровым выбором, а число погибших тем временем умножается. Жирар пишет: «если люди отвергают мир, предлагаемый им Иисусом, мир, который не порождается насилием и по этой причине превосходит всякое человеческое разумение, то действенность евангельского откровения проявится прежде всего в насилии, в жертвенном и культурном кризисе неслыханного масштаба, так как отныне больше никогда не будет освященной жертвы, которая прекратила бы его действие»291.