Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

В любом случае вернулся он с триумфом. «Прошлый год стал для Рене Жирара annus mirabilis по всем академическим критериям», – написал Джеймс Бреди в «Baltimore Sunday Sun». Он поймал Жирара в университетском кампусе в Хоумвуде в промежутке между семестрами, когда профессор разбирал корреспонденцию, собираясь на следующий день вылететь во Францию. В Париже он должен был опекать очередную группу аспирантов с французской кафедры, которым предстояло до конца апреля учиться в Сорбонне, – такие поездки были каждый год. Бреди предполагал: «Возможно, французское телевидение осыплет его приглашениями еще на несколько ток-шоу. Возможно, „Grasset“, его издательство, посулит крупный аванс в надежде заполучить его следующую книгу – исследование ли „Троила и Крессиды“, кольцо ли осады вокруг всего Шекспира? Или – как знать! – профессор Жирар соскучится по Штатам, где его жена и дети».

Какой бы ажиотаж он ни вызывал в интеллектуальных кругах, Жирар нечасто удостаивался внимания в прессе, рассчитанной на массового читателя: он вряд ли сумел бы состряпать из своих идей суп, востребованный большинством редакций, так что длинный очерк книжного обозревателя «Baltimore Sunday Sun» Бреди307

пришелся весьма кстати: Жирару нравились баталии в академических кругах, однако же он никогда не забывал, как важно достучаться до широкой аудитории. Внимание газеты стало еще одним маленьким поводом для радости.

Это и впрямь был annus mirabilis — а точнее, полоса везения – после того, как в 1976 году Жирара переманили обратно в Джонс Хопкинс, предложив ему завидный контракт с должностью в Гуманитарном центре, которым руководил Ричард Э. Макси. Вдобавок к тому, что во Франции вышли «Вещи, сокрытые от создания мира» (на английском книга увидит свет в «Stanford University Press» в 1987-м), издательство Университета Джонса Хопкинса только что, в 1978-м, выпустило «Призванье к двум делам»308

– сборник из десяти статей, семь из которых были написаны на языке его приемной родины – английском. Для Жирара это было еще одно ранее не виданное достижение, а книгой он остался доволен. «По-моему, вещь получилась красивая», – написал он в издательство Университета Джонса Хопкинса309. К тому времени он снова обосновался в кампусе, на профессорской кафедре имени Джеймса М. Билла, в качестве профессора французского языка и гуманитарных наук. Журнал «Choice» включил вышеупомянутый сборник статей, а также «Насилие и священное», наконец-то изданное на английском, в список «Выдающиеся научные книги года». В 1979-м Жирар стал членом Американской академии искусств и наук.

«И все-таки Жирар производит впечатление оптимиста – только вообразите, есть ли более тяжкий грех в глазах какого-нибудь пессимистичного пророка нашего текущего fin de siècle

310?» – риторически вопрошал Бреди. В статье отражены ошибочные трактовки идей Жирара, прилипшие к нему на много лет вперед: «Дело в том, что Жирар мыслит себе образ цивилизации, где алчность действительно наконец-то уже не в ходу. Насилия нигде нет, священное – повсюду. Там, где Паскаль намеревался проложить дорогу к Господу Всемогущему благодаря чистоте математики, Жирар замечает социально-психологический путь, причем находит его в иудео-христианской мысли». Жирар, продолжал Бреди, находит трансцендентность и разумность «в идее победы божественной любви». В действительности Жирар ничего подобного не находил. Он порой упоминал, что все еще пытается разгадать откровения, снизошедшие на него в едином плотном сгустке озарения зимой 1958–1959 годов. Вот как разъяснял это сам Жирар: «Те, кто жалуется, что не нашел в моих книгах то или другое, – как правило, те самые люди, которые подсмеиваются над чрезмерной амбициозностью systéme-Girard

. То, что они принимают за аппетиты энциклопедиста, – одна-единственная интуитивная догадка, за которой я гонюсь везде, где могу ее распознать. И догадка эта слишком чужда их образу мысли, чтобы они могли почувствовать, что она единственная в своем роде»311.

Статья в «Baltimore Sunday Sun» завершалась выводом, что странствия Жирара наконец-то завершились: Марта стала в Джонсе Хопкинсе библиотекарем справочного зала (когда они жили в Брин-Море, она получила диплом библиотекаря в Университете Дрекселя), их старший сын Мартин жил в Питтсбурге, а Дэниэл и Мэри учились в Корнеллском и Бостонском университетах соответственно. Однако же, как подметила Марта, самому Жирару «не сиделось на одном месте». Макси вспоминает, что после возвращения в Джонс Хопкинс семья поселилась на Бишопс-роуд, в одном квартале от кампуса. По словам Макси, когда рано утром он проходил мимо дома Жираров, Рене уже сидел за работой и «на громкости в 200 децибел крутил Вагнера»312.