Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Итак, Калифорния стала для Жирара последней «новой родиной», где он прожил с 1981-го до нулевых годов XXI века. Он продолжал развивать свои теории в таких книгах, как «Козел отпущения» (1982), «Путь древних, по которому шли люди беззаконные» (1985), «Я вижу Сатану, падающего, как молния» (1999); в больших интервью – например, «Когда начнет это сбываться» (1994) и «Эволюция и обращение: беседы о происхождении культуры» (2004); сборниках, например «Эдип освобожденный: избранные статьи о соперничестве и желании» (2004). В его последней книге «Завершить Клаузевица» (2007) жираровские исследования приняли новое направление: он применил свое понимание событий к истории Европы Нового времени. Но к моменту, когда эта книга увидела свет, деятельная жизнь Жирара уже подходила к концу.

В 1981 году, когда супруги Жирар приехали в Пало-Альто, в этом небольшом университетском городе было множество кофеен и книжных магазинов, а также как минимум несколько уютных ресторанчиков с многолетней историей – и это в в климате, где можно в любое время года ужинать al fresco. С тех пор городок стал мировой столицей высоких технологий, сердцем Кремниевой долины; на Юниверсити-авеню открылись флагманы «Verizon», «Apple» и «T-Mobile», а несколькими кварталами дальше – настоящий храм продовольственной сети «Whole Foods». В поисках места для парковки приходится полчаса кружить по улочкам, спроектированным без расчета на оживленное дорожное движение. Новое лицо богатства – уже не строгие седовласые инвесторы на «линкольн-континенталях», а двадцатипятилетние в футболках и сандалиях, которые голосуют за демократов, заботятся об окружающей среде, гоняют на велосипедах ценой 20 тысяч долларов и пьют латте с соевым молоком. При первой же возможности они охотно стали бы роботами. А вокруг города – латиноамериканские и афроамериканские кварталы в муниципальных квазикорпорациях Менло-Парк, Редвуд-Сити и Ист Пало-Альто. Их жители заняты в сфере услуг: мужчины с граблями, лопатами и газонокосилками приезжают на пикапах стричь лужайки и осуществлять в садах проекты ландшафтных дизайнеров, а их жены, тихо ступая, приходят в частные дома и вооружаются ведрами и швабрами. Социальные различия и барьеры никуда не пропадают и, наоборот, цементируются под давлением растущего неравенства. Тем, кто зарабатывает меньше ста тысяч долларов в год, больше не по карману жилье в Пало-Альто, и после работы они мчат в сторону Сан-Матео или Сан-Хосе. И потому каждый будний день в полшестого вечера в обе стороны на хайвеях – пробки. Таков город. А каков университет?

«Стэнфордский университет – на удивление райское местечко: благоухающее, озаренное солнцем; такое ощущение, что, вкусив плоды с его деревьев, проживешь в блаженстве целую вечность. Студенты едут на велосипедах по ухоженным внутренним дворам, минуя цветочные клумбы и скульптуры Родена, к корпусам, носящим имена таких филантропов, как Гейтс, Хьюлетт и Паккард, – писал в 2012 году в «New Yorker» Кен Аулетта. – Лица у всех довольные, несмотря на существование известнейшего „синдрома стэнфордской утки“: студенты бодрятся, но остервенело, беспрерывно работают лапами, чтобы удержаться на плаву»313

.

Стэнфорд давно прозвали «Леландский технологический», но когда он превратился в «страну хайтек-чудес», гуманитарные науки с новой остротой почувствовали себя здесь в загоне. За годы, проведенные Жираром в Стэнфорде, процент студентов, изучавших гуманитарные предметы, снизился: раньше их была примерно треть, а стало около 14–16%. Процент тех, кто выбрал гуманитарную специализацию, упал резко: раньше было 20%, а в 2014-м – за год до смерти Жирара – стало лишь 7%314.

Стэнфордский университет, все сильнее увлеченный высокими технологиями, инженерным делом и инновациями в точных и естественных науках, был для Жирара странным местом работы, что, однако же, позднее возымело для его исследований ряд удивительных последствий. В любом случае кафедра, куда пришел Жирар, тоже была не без странностей.

* * *

Жирар оказался первой «суперзвездой», приглашенной туда со стороны; но оказался он на кафедре, где звездный статус вызывал сильнейшую досаду. Там царил хаос – кафедра была словно «царство, разделившееся само в себе», а ее обитатели – весьма самолюбивы и порой одержимы своими идеями фикс. Когда расклад сил в преподавательском составе поменялся, «силовые линии» протянулись между двумя светилами науки – Фреччеро на итальянском отделении и Жираром на французском. В 1984-м в звании полного профессора к ним присоединился Серр – так возник триумвират.