Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Жирар никогда не считал себя структуралистом. «Он считал, что сам себе хозяин, а не один из унтер-офицеров структурализма», – сказал Макси. И все же Жирар наверняка питал к структурализму вполне логичный интерес, поскольку от проблем литературы к тому времени уже отдалился – его тянуло скорее к вопросам антропологии. Собственно, в этом, как и во многом другом, он перед структуралистами в долгу. Его метанарративы стремились к открытию всеобщих истин, что роднит их с течением, задумавшим выявить базовые структурные паттерны во всех явлениях человеческой жизни – от мифов до памятников, от экономики до моды.

Из-за междисциплинарной ориентации структурализма на симпозиум пригласили представителей всех наук – гуманитарных, точных и естественных. Он собрал вместе ведущих французских интеллектуалов, представлявших самые разные научные дисциплины и сферы интересов – больше сотни мыслителей из девяти стран; залы ломились от слушателей. Конференцию задумали, чтобы не только собрать для разговора представителей разных дисциплин, но и в основном чтобы научить, как им разговаривать между собой в терминах этой новой архитектуры интеллектуальной жизни: ведь у нее был свой собственный язык, манера письма и образ мышления.

Структуралисты твердо руководствовались своеобразной «картой», которую сами и составили для упорядочивания всех познаний; по их мнению, такая карта должна была указать их сторонникам путь к общечеловеческим истинам, которые они искали.

Леви-Стросс не смог приехать, но «встречу в верхах» благословил. Поскольку из Франции прибыло много докладчиков и других участников, мероприятие проводилось на двух языках, что придавало ему определенный континентальный лоск. Франция всегда ценила своих интеллектуалов – даже в сегодняшнем Париже философ может стать суперзвездой. Самый прославленный участник, Жак Лакан, четко понимал, какой престиж принесет ему первое в жизни публичное выступление в Америке. Этого французского доктора называли самым спорным психоаналитиком после Фрейда. Знаменитые семинары Лакана в разное время посещали Леви-Стросс, Барт, Фуко и Юлия Кристева. Если учесть интерес их обоих к подражанию, соперничеству и природе желания, было вполне естественно, что Жирар, возможно, хотел познакомиться с Лаканом лично.

В числе других докладчиков, помимо troika

организаторов, были Ролан Барт, Люсьен Гольдман, Жан Ипполит, Шарль Моразе, Жорж Пуле, Ги Росолато, Николя Рюве, Цветан Тодоров, Жан-Пьер Вернан, Невилл Дайсон-Хадсон и молодой – тогда ему было тридцать шесть – Жак Деррида. Пообщаться с самыми передовыми мыслителями с Континента прибыли гегельянцы, экзистенциалисты, разнообразные специалисты по общественным наукам и теории литературы.

У Университета Джонса Хопкинса были свои резоны для организации грандиозного интеллектуального «шоу» – ведь там появился новехонький Центр гуманитарных наук, а протекция его директора-основателя Джона Синглтона придавала симпозиуму дополнительный блеск. Фонд Форда предоставил грант, вполне достаточный для того, чтобы, как сказал Макси, «худо-бедно хватило пороха на один пушечный выстрел».

Такая встреча могла состояться только в Новом Свете – и определенно никогда бы не состоялась в Париже, где царили соперничество, разногласия, где происходили тектонические сдвиги. «Был один странный нюанс – я еще тогда удивлялся: в Париже эти господа ни при каких обстоятельствах не собрались бы под одной крышей. Они успели начертить уйму границ на песке, или границ кровью, или как бишь их назвать. Потому и выбрали нейтральную территорию», – пояснил Макси.

Симпозиум задумывался как высшее достижение структурализма, но подбросил сюрприз – стал, наоборот, событием, возвестившим его конец, так как структурализм перетек в постструктурализм, причем настолько плавно и легко, что ведущие структуралисты обычно по совместительству оказываются ведущими постструктуралистами – Лакан, семиотик Ролан Барт, философ Мишель Фуко. Деррида – «темная лошадка», уроженец Алжира – прочел свой доклад последним в день закрытия симпозиума; он оспорил работы Леви-Стросса и задорно раскритиковал слабые места в величественных построениях этого мэтра. Доклад Деррида – а эту работу, которая стала классикой французской теории, читают и по сей день – сделал молодому философу репутацию в Америке и не только. Центром «деконструкции», которую он принес миру, станет не Франция, а Америка.

После симпозиума все чувствовали, что произошла метаморфоза. «Оставалось неясно, чем он стал для структурализма в Америке – то ли свадебным костюмом, то ли саваном, – сказал мне Макси. – Знали ли мы, что именно произошло? Нет, но что-то такое чувствовалось».

* * *

В беседах со мной Жирар выражал к la peste191 неизменное презрение, характеризуя ее как что-то наподобие инвазивного биологического вида – так василек колючеголовый распространился по всей территории США, и извести его уже невозможно.