Exemplar

Habitabit lupus cum agno[744][745]

.

Когда Господь естества спустился с небес и стал человеком, Он пожелал сотворить новые чудеса: сделал дикое кротким, а свирепое незлобивым, как предрек Исайя-пророк.

Чадо мое, некогда в одном сочинении я прочел то, что начинаю уразумевать только теперь: «Любовь делает подобными неподобные вещи»[746]

. Поэтому и рисуют госпожу Венеру слепой и лишенной очей, ведь, когда любовь ей застилает глаза, она теряет способность к тому, чтобы правильно выбрать. И если это верно в отношении любви преходящей, то уж тем более верно в отношении духовной любви, лишавшей достойных, высокородных людей всего их могущества. Иные из них, власть имущие в Риме, от него отрекались и становились слугами нищих, чтобы уподобиться божественному Возлюбленному своему, Младенцу [Христу]. Посему, чадо мое, отложи потаенное высокомерие своего благородства по плоти и ложную радость общения с присными, которая лукаво скрывалась в тебе под монашеским облачением, и отныне склонись к Младенцу, в Его ясли, в отверженность, дабы Он тебя возвысил в Своем вечном достоинстве. Кто скупо посеял, тот бедно пожнет, а кто щедро посеял, тот получит в избытке. Сделай сие ради своей вящей пользы, склонись под стопы людей, словно ты тряпка для ног[747]. Как бы с тряпкой ни обращались, она ни на кого не станет сердиться, ведь она — тряпка для ног.

Истинная уничиженность человека — это корень всяческих добродетелей и блаженства. Из него проистекает кроткая тишина, в подлинном отречении от себя самого в отношении как к малым, так и великим. И вот что причиняет особую боль: уметь хорошо говорить, но молчать, слышать в свой адрес злую хулу, однако не мстить. Искусному и достойному человеку молчать в ответ человеку ущербному и порочному — это сообразоваться благородству Христа. Что еще может быть для человека полезней, а Богу угодней? Для сего нужно молчать и не растворять уст для беседы, разве что в подлинном смирении и по тщательном размышлении, дабы ничего не изречь, если только в этом нет вящей нужды — либо Богу во славу, либо ближнему впрок.

Смотри, я вовсе не требую для тебя какой-то особенной строгости. Можешь есть, пить, спать по потребности и иметь послабление в том, что касается твоей болезненной немощи.

Если ты хочешь стать блаженной, то должна усердствовать в том, о чем сказано выше. И да не отчаешься, если сразу ничего не выходит. Может ли быть, чтобы вся суетливость, скапливавшаяся в одном месте на протяжении двадцати лет, позволила от себя так быстро избавиться? Она станет исходить день за днем, если увидит, что для нее нет больше места. Священное созерцание, благоговейная молитва и духовное упражнение — вот что поможет тебе. Если тебя не посещает сладостность, пусть сие тебя не смущает. Подумай о том, что ты ее недостойна. Простирайся под стопы Господа нашего, пока Он не дарует тебе благодати, и позволь Богу действовать так, как Он того пожелает. Над тобой пронесутся многие бури, прежде чем в тебе водворится безмятежная безоблачность неба... А что, раньше тебе жилось одинаково хорошо? Нет, конечно, были радость и горе, горе и радость в зависимости от того, куда качнется колесо счастья[748]

. То же принимай от дражайшего Бога, Ему же, по праву, ты должна быть послушна, Его же милостивый гнев лучше лживого лобызания. Все терпи от Него, ибо и Он от тебя вытерпел все. Полностью доверься Ему, Он не выдаст тебя! Посмотри, Бог подлинно чужд всякого вероломства. В милостивом сердце Своем Он не обретает намерения оставить того человека, который Ему вполне оставил себя.

Некогда жил человек, безучастный к тому, что ему временным образом могло даровать веселье и утешение. Как-то раз его посетил ликующий помысел, и он подумал в себе: «Ах, сердце мое, чему это ты так искренне радуешься?» И тогда его сокровенное отвечало ему и молвило так: «Во всем дольнем мире нет ничего, что меня смогло бы обрадовать, ни богатства, ни слава, ни присные, ни та или другая утеха века сего. Но в том моя радость, что Бог воистину благ, и в том, что сие любезное Благо — мне друг, на которого я возлагаю все свое упование»[749].

Чадо мое, пусть и получается так, что едва ли сыщется человек, который хотя бы время от времени не впадал в небрежение — больше в одном, нежели в чем-то ином, — я тебе все-таки должен сказать: гора высока, скользок путь на нее, с разбегу горы той не взять, стало быть, шажок за шажком, и она покорится. Слаб духом тот рыцарь, что из-за преобладающей силы вражеских полчищ обращается вспять и больше не рвется вперед. Борьба— удел благих людей в этом времени.