Exemplar

Бывшее у тебя в святой день Рождества чудесное видение, когда ты узрела, сколь светло любезная Вечная Премудрость соединилась образом, исполненным всяческой радости, с моею душою и поведала мне, что меня можно величать Ее веселым слугой, оное видение заставило меня от всего сердца вздохнуть, ибо я не из числа любимчиков Божьих. Сдается мне, что я, скорей, Его ломовой извозчик: бреду в высоких башмаках, подобрав полы своего платья, чрез заросли тростника, извлекая людей из глубоких хлябей их грешной жизни. А посему мне пристало довольствоваться и ржаною лепешкой, полученной в руки от Бога. И все же я должен тебе кое-что поведать о моем Возлюбленном, о том, что Он во мне недавно творил, уж не знаю, как часто [...][968].

Письмо XXI

In omnibus requiem quesivi[969][970]

Так глаголет Вечная Премудрость: «Между всеми вещами я искала покоя», она научает заблудших людей, как в течение жизни им достичь мира.

Хотя Истина сама по себе обнажена от всего и свободна, нашему естеству от рождения свойственна такая особенность, что мы Ее постигаем посредством подобия в образах. Так будет, пока не отложится тяжелое бренное тело и просветленное око разумной способности [нашей] души не утвердится во всей своей наготе в круге вечного Солнца; а до тех пор мы будем брести, подобно слепцам, опознавая дорогу на ощупь и не понимая, где мы и как здесь оказались. Если даже мы обладаем малой толикой Истины, то не разумеем того, что она у нас есть, и поступаем как тот, кто ищет какую-то вещь, держа ее при этом в руке. Во времени нет человека, который был бы вполне свободен от этого, ибо таков отзвук грехопадения прародителей.

По моему разумению, среди прочих вещей самым вожделенным для взыскующей Бога души было бы знать, в чем состоит дражайшая воля Господня по отношению к ней, чтобы Ему угодить и Его ублажить, дабы Он проявил к ней любовь и приязнь и вошел с ней в особую близость. Ибо благоустроенный разум нередко готов, как мне сдается, даже на смерть ради того, чтобы стяжать внятное различение воли Господней во всем. Сие желание заставило праведного Авраама выйти из своей страны, от своих людей и друзей; он не знал, куда направить стопы[971], и искал Бога вдали, дабы найти Его рядом. То же стремленье гнало и манило всех избранных от сотворения мира людей даже доныне. И так будет всегда, ибо сие милое действо[972] привлекает сильней, чем магнит, и держит прочней, нежели тысяча тросов. Благо тому, кто, когда-то родившись, это обрел и никогда от сего не отступит!

Ах, вот почему мне теперь на память приходят слова, которые я когда-то читал в школе естественных наук; читать-то читал, да так ничего и не понял. Он глаголет: он движет недвижимо[973]

как желанный Возлюбленный, сообщая сердцам устремление и вожделеющим бег, сам же будучи недвижимой целью, к которой влекутся и которую жаждут все сущности. Впрочем, бег и стремленье рознятся, светлое небо заставляет ползти муравьев, мчаться быстрых оленей, лететь диких соколов. Образ их [движения] различен, но у них единый конец, то есть место успокоения их существа, проистекающее из возлюбленной цели[974].

Подобное этому мы обнаружим в великом разнообразии, которое заметно среди Божиих друзей, восприимчивых к тому же самому благу. Ибо один из них бежит в строгом воздержании тела, другой поспешает в свободной от всего отрешенности, а кто-то возносится в возвышенном созерцании. Всякий сообразно тому, как ему подобает. Что же само по себе является высшим, то, думаю я, не скрыто ни от кого из наделенных разуменьем людей, а вот что полезней каждому человеку в отдельности, того, сдается мне, никто никому сказать не сумеет. Всякого человека в этом наставит собственное уразумение и божественное озарение. Но одно я все же скажу: строгое обращение с плотью, если к нему подойти рассудительно, сообщает благосклонность ко всякой вещи. Известно, что никто в своем беге не может во всякое время оставаться на месте. Посему следует спокойно и рассудительно переходить от дела к делу[975]. В этом смысле глаголет мудрый Соломон: «Всему свое время»[976]. Если у благочестивого человека должно быть свое время для чистого вхождения [в себя самого], то в своем времени не может задерживаться и упорядоченное исхождение во внешний мир ради Божией славы. Кто усерден только во внутреннем, тот собьется с пути, едва Бог увлечет его к внешнему; а кто усердствует только во внешнем, тот будет неповоротлив во внутреннем. Мудрому человеку не следует отказываться от своего внутреннего во внешнем, но и внешним нельзя пренебрегать ради внутреннего, особенно если это касается трудов послушания. Будучи одолеваем священной тоской, он должен в трудах принуждать себя к тому, чтобы быстро обращаться в себя самого; и ему надлежит в своем сокровенном вверить себя в руки Божьи — дабы выполнить надлежащее в послушании стоящим над ним. И так он выходит и входит, обретая, чем напитаться[977], ибо во всем находит покой, согласно наставленью Премудрости.