Exemplar

Чада, найдется еще немало таких фарисеев, которые задают никчемные вопросы. Одни вопрошают о мирском — что делают эти да что делают те, что нового по городам и краям, о чем толкуют между господ, а о чем говорят меж людей, духовных и светских, о том да о сем — и им хорошо среди слухов о том, что недавно случилось. Тьфу, сколь великий позор для духовных людей! Духовному человеку пристало стыдиться передавать и знать подобные слухи. Что за дело ему до того, что творится в сем мире? Иные спрашивают из праздного любопытства, желая просто побольше узнать, словно могут уразуметь то, что возвышенно, и умеют о нем рассуждать. От этого также немного проку. Третьи задают вопросы, пытаясь выведать, что в том или ином человеке. Они приближаются и льстят, подобно тому, как говорили иудеи: «Учитель, мы знаем, что Ты справедлив»[1053]

. Не иначе поступают и эти: если найдут у людей то, что им близко, тогда все хорошо, а если не найдут, тогда все, что бы люди ни делали, никуда не годится. Так они ходят, приставая с расспросами к каждому. Все ходят, расспрашивают, чтобы скрыть свой неправедный путь, и никак не откажутся от того, [чтобы послушать,] что им напоют или скажут. Четвертые — добрые вопрошатели, чьи сердце и воля устремляются к наилюбезнейшей Божией воле. Едят ли они или спят, трудятся, идут ли, стоят, в них все время звучит: «Ах, как бы нам угодить вожделенной воле дражайшего Бога?» Пятые же не спрашивают, это совершенные люди, они выше того, чтобы спрашивать. А где же они обретаются? В таких людях отсутствует удивление, ибо Августин и Аристотель утверждают: вопрошание следует из удивления[1054]

. И вот они — выше всякого удивления, поскольку пронизаны истиной.

Оные посланники вопросили у Иоанна, кто он. И что же ответил князь небес, Утренняя звезда, земной ангел Иоанн? Он ответил: «Non sum». Он объявил и не отрекся: «Non sum». Все люди желают отречься от этого имени. Все их поступки направлены только на то, как бы отказаться от имени и скрыть имя «Non sum». Все они хотят чем-то быть или казаться в том, что касается духа или природы[1055]

.

Возлюбленные чада, кто смог бы приблизиться к сему основанью, лишь тот бы познал ближайший, кратчайший, самый простой и надежнейший путь к возвышенной истине, которую можно достичь в этом времени. Для этого никто ни слишком стар, ни слишком болен, ни слишком неразумен, ни слишком юн, ни слишком беден и ни слишком богат, это — «Non sum», я не есмь. Что за несказанная сущность покоится в этом «Non sum»! Ах, таким путем никто не хочет идти, с него то и дело сворачивают, где бы ни шли: мы всегда хотим чем-нибудь быть. Благослови меня Боже, воистину, мы есть и хотим и всегда хотели быть, один над другими! Сим уловлены и связаны все, так что никто не желает покинуть себя[1056]

. Легче десяток дел, чем одно, до основания, забвение себя. Отсюда вся борьба и весь труд. Из-за этого те, что в миру, желают иметь добро, друзей и родственников, рискуют телом и душой, только бы им быть, быть великими, богатыми, возвышенными и могущественными... А духовные? — сколько они ради этого работают и оставляют, страдают и действуют, пусть всякий себя исследует сам! Потому монастыри и затворы полны, ибо каждый желает чем-то быть или казаться.

Люцифер возвысился в небесах и пожелал быть. Сие его низринуло вниз, в самую преисподнюю, в основанье ничто, худшее любого ничто; сие увлекло нашего праотца и нашу праматерь, изгнало их из дивного рая, а всех нас обрекло на заботы и труд; отсюда все печали и скорби, так что мы обретаемся без Бога, благодати, любви, нагими и обнаженными от всех добродетелей; из-за сего мы не находим покоя ни внутри, ни снаружи; лишь в этом заключается все, чего нам не хватает в Боге и в людях. Все это проистекает исключительно из того, что мы хотим чем-то быть... Ах, небытие, — вот что имело бы на всех стезях, во всех местах и со всеми людьми цельный, подлинный, сущностный, вечный покой, и было бы самым блаженным, надежным и благородным, что есть в этом мире. Но никто не хочет его: ни богатый, ни бедный, ни юный, ни старый.