Фабрика мертвецов

— А вы не слыхали, юноша, что каждый человек — хозяин в своем доме? — вмешался поручик. — Мне в вашем семейном быту тоже не все нравится. Например, как вы относитесь к Анне… Владимировне.

Голоса едва пробивались сквозь шум в ушах, перед глазами завертелись алые колеса… и Митя отчаянно попытался ухватиться за край седла, чувствуя, что падает.

— Петр… Родионович! Ингвар! Замолчите оба! Вы что, не видите? Мите плохо! — прозвенел испуганный женский голос.

— Э, а че-то з панычем? Нибы сомлел, чи шо?

— Держите его! Петр, Ингвар, не стойте, помогайте! Или дамам самим его тащить?

Словно издалека слышались разноголосые испуганные возгласы, и Митя почувствовал на плечах руки, помогающие ему выбраться из автоматона, потом он едва не свалился, но его поддержали и кажется, куда-то повели. Митя попытался упереться — шли они прямиком навстречу вони, — однако слабое его сопротивление было мгновенно преодолено, и он шагнул, погружаясь в могильный смрад, точно в черную лужу.

— Автоматонов своих на дворе залышайте. У меня тут и веревочки малой не пропадет, не то шо паровички ваши, — чуть не над самым ухом тарахтел хозяин. — Тарас! Швыдче, ледаще! На, ось ключ от погреба… Квасу пущай принесут, молока, заедок каких… Да смотри у меня! Проверю, чтоб себе лишку не взяли. У меня, панычи, все строго: всё под замком, каждая дверь в доме. Замки самолучшие, немецкие, специально мастера с города вызывал. Ввечеру кожную самолично запираю, а ключи на пояс, чтоб, значится, не лазали, куды не положено. Ось давеча на три дни уезжал — припасов своим лоботрясам выдал, горницу им ихнюю отпертой оставил, шоб ночевать было где, а кухни, погреба, лавочку, усё — под замок! Токмо так может быть порядок.

— Давайте об этом после, Остап Степанович! — раздался плачущий голос Анны. — Надо его усадить.

— Сюды, пид вишню, тут попрохладнее будет…

Митю усадили на лавку, перед глазами появилось что-то бело-розовое, блестящее… наконец он понял, что это чашка с водой и, вцепившись в нее обеими руками, с жадностью сделал глоток.

— Чегой-то вам поплохело, панычу? — Физиономия хозяина истекала сочувствием, хоть ту же чашку подставляй. — Може, сголоднилы? Курочку резать прикажите?

— Есть мы у вас не будем! — немедленно заявил Ингвар, словно уже умирал с голоду, но горделиво отказывался принять от Бабайко и крошки хлеба. Ну и куска курицы. — Господину петербургскому щеголю не в первый раз дурно.

«Ах ты ж…» — Митя отставил чашку. Слабости своей этому наглому плебею он больше не покажет!

— За себя говорите, молодой господин Штольц! — Поручик основательно уселся за столик под вишней и потянул к себе жбан с квасом. — Я не собираюсь обижать любезного хозяина отказом.

— Ингвар, вы ведете себя отвратительно! — возмутилась Анна Владимировна. — Надо было подумать, что Митя с дороги, и эта неустроенность их имения… Господин Бабайко, Митя — сын Аркадия Валерьяновича Меркулова, нового хозяина заброшенного имения.

— Я веду себя отвратительно? Какая подлость… — начал было Ингвар, но его голос потонул в вопле хозяина дома:

— Че-е-его? — во всю глотку рявкнул Бабайко, и его физиономия опять нависла над Митей, только сейчас она вовсе не была сочувствующей. — Это как это? Мне то имение в губернской управе твердо было обещано… Не могли его никому, окромя меня продать!

— Не все в губернской управе решается, Остап Степанович, — в голосе Ады звучало острое злорадство. — Митиному батюшке имение государь подарил. За заслуги на полицейском поприще.

— Полиц… — начал Остап Степанович и с размаху хлопнулся на скамейку по другую сторону деревянного стола под зреющими вишнями. — Новые хозяева, выходит… Полицейские, выходит… — Его глаза забегали туда-сюда, как у крысы, выглядывающей, в какую нору нырнуть. Похоже, сейчас он сообразил и зачем тут был Юхим, и какую весть сторож так спешил ему передать.

— Полицейский — только батюшка, — невинно уточнил Митя, с интересом разглядывая поданную ему чашку: на бело-голубом боку золотом красовался уже знакомый вензель старых хозяев их нынешнего поместья. Смотреть на ошеломленного лавочника было так забавно, что даже дурнота отпустила, да и вонь, хотя и не исчезла вовсе, но словно бы отползла — и затаилась, как бешеная, но хитрая псина, готовая в любой момент вцепиться в горло неосторожному прохожему.

— Надо ж, всего на три дня по делам отъехал… а тут такие новости, — бормотал Остап Степанович и, вдруг сообразив, почему Митя с таким интересом изучает чашку, выдернул жбан из рук поручика, так что квас выплеснулся тому на мундир. Дрожащими руками налил в другую кружку — толстостенную, расписанную грубыми цветочными узорами. — Кваску, паныч, не угодно ли?

— Благодарю… Воды достаточно. — Митя аккуратно увел «предательскую» чашку в сторону от жадно протянутых рук хозяина.