Фабрика мертвецов

— Думаете, меня-то не били, панычу? — вскинулся хозяин дома. — Я ведь из бывших крепостных Шабельских! К самой сестрице старого пана ще маленьким був в казачки взят, потим и в доверенные вышел. Багато чого об ее делах знал: а все едино, шо не по ней — под хлыст, на конюшню. И правильно! От того потом и сам в люди выбился, и мужиков держу во как! — Он потряс сжатым кулаком. — А от свободы мужичью зло. При покойном-от государе дали свободу, так нет, шоб кланяться и благодарить, бунтовать вздумали! Землю им подавай! Може, их ще булками сладкими кормить, покы они полежат трохи? А панночку-то мою, тетеньку батюшки вашего, Родиона Игнатьевича, значится… вбылы панночку! Як щас помьятаю: стоять они на крылечке высоком, и дедушка ваш с бабушкой, и батюшка с супружницей — уже и вы, Петр Родионович, в ту пору народились, да только матушка вас в доме, с нянькой оставила… Ну и тетушка, та впереди всех, як положено. А под крыльцом мужичье — злые, с вилами, с дрекольем, оруть… А только она на них як глянет — они и притихли. Говорить зачала, стыдить… А тут — пиф-паф! Она с крыльца-то — брык! Мы подбежали, а она в пыли лежит, и дырочка черная, махонькая, точно меж бровями, да крови струйка! Як есть мертвая! Поверить невозможно!

«В ведьм верите, а что женщина с дыркой во лбу умерла — поверить не могли? А ведь Петр в конюшне как раз и говорил о “старой ведьме”, которая “эгоистично” попала под пулю», — подумал Митя.

— Двадцать лет як тетенька-от померла, вот и нет вашему семейству счастья! А все мужичья свобода. Давайте, вчить их, панночка, може, они ще кого вбьют, — торжествующе заключил Остап Степанович и сложил руки на пузичке, всем видом показывая: что хотел — доказал, попробуй — оспорь!

«Всякие семьи видал, но чтоб покойная тетка… или как там Капочка с Липочкой говорили… бабочная тетушка… составляла всеобщее счастье? Разве что от нее ожидают богатого наследства? Но тогда для счастья живая тетушка не нужна, а вовсе даже наоборот», — снова подумал Митя.

— Благодарим за сочувствие в наших страданиях. — Зинаида произнесла это так, что Остап Степанович невольно вздрогнул и проехался задом по скамье, отодвигаясь от нее подальше. — Только покойную застрелили, а огнестрельного оружия ни у кого из крестьян не было.

— Було — не було, теперь не разберешь. Бунтовали? Виноваты! И правильно тогда зачинщиков-от повесили, — отворачиваясь, пробубнил хозяин дома. — Що це мы про давние дела-то заговорили… Угощайтесь, панычи! Все свое, домашнее…

— Я, пожалуй, оставлю вас ненадолго. — Митя решительно поднялся.

— Та звычайно ж… Ось там, за сиренью, бачите кущи? Будочка будет деревянная…

— Надеюсь, ее вы на ключ перед отъездом не заперли, — процедил Митя.

Мужиков и впрямь надо бить! По крайности, одного конкретного, позорящего его при дамах!

— Та не, панычу, як можна! — обиделся хозяин. — Просто запретил бездельникам моим даже носа туда совать — будет с них и выгребной ямы. А то все для гостей, для начальства держу: чистенькое, аккуратненькое, к примеру, ежели батюшка ваш изволит…

«Нагадить…» — мысленно закончил Митя и подумал, что и неплохо бы над лавочником это самое проделать, желательно в переносном значении, не в прямом. Не понравился Мите Бабайко, совсем не понравился. Ни порядки в доме не понравились, ни запах.

Он сдержанно кивнул и заторопился прочь.

Глава 19. Колыбельная призраков

Разросшиеся кусты сирени скрыли его, и, пригибаясь, чтоб не увидели, Митя торопливо кинулся во двор. Проскочил за выстроившимися в ряд автоматонами и выбрался обратно к пристани.

Мужики продолжали все также споро и молча таскать кирпичи на баржу. Никаких надсмотрщиков не видать, но работают — ни разговоров, ни привычных «перекуров». Митя остановился рядом с парой грузчиков у стремительно уменьшающейся кирпичной кучи: седобородый, хоть и кряжистый дед помогал «грузиться» молодому парню.

— Эй, любезнейший… — звучало как-то… неправильно, но Митя не знал, как еще обращаться к здешнему мужичью, не «сударь» же, право-слово. — Привозят вам их откуда? — Он постучал по уменьшающейся куче кирпичей носком сапога.

«Любезнейший» отмолчался. Нелюбезно так.

— Батюшка мой… начальник губернского департамента полиции… интересуется для имения… — Мите было противно — всего лишь первая попытка что-то выяснить, и он уже прячется за отцовский чин.

— У хозяина спрошайте, панычу, — неохотно проворчал в ответ дедок. — Нам робыты треба.

— Щоб потим цилисеньку вечность не видробляты, — приседая под тяжестью, выдохнул молодой.

Старик влепил ему короткий подзатыльник, наскоро поклонился Мите и пошел прочь. Митя еще постоял немного, но мужики сбились в кучу у баржи, зыркали мрачно и явно не собирались подходить, пока он не уйдет. Митя вздохнул и свернул в проход меж штабелями товаров. Сзади тут же возобновилось шумное хаканье грузчиков и буханье кирпичей.