Фабрика мертвецов

— Вода у меня особенная, колодец копать анженера с городу выкликали — с самой страшенной глубины воду поднял, ни у кого такого нет, — продолжал бормотать Остап Степанович, норовя вновь дотянуться до чашки. Митя, словно невзначай, переставил ту на другую сторону — пальцы Бабайко схватили воздух. — Надоть вам одразу было до меня ехать, а не по деревне вештаться: сынка-от нового полицмейстера ублажить — самое милое дело!

Ингвар одарил Митю таким презрительно-негодующим взглядом, будто тот сам требовал от Бабайко «ублажения». Петр неожиданно скривился тоже, но кажется, в его гримасе было больше зависти.

— Мой отец не полицмейстер, — процедил Митя, от злости даже замешкавшись убрать чашку от рук Бабайко. — Он начальник нового губернского департамента полиции! В прямом подчинении министру внутренних дел!

— Ты дывы, яка цаца! — обрадованный лавочник прижал чашку к груди как родную. — От и правильно, полиция — первейшее дело, покы мужик у нас вовсе не изнахалился, как у немцев али шведов каких!

— Чем вас не устраивают немцы? — немедля бросился в бой Ингвар.

— А тем, что у них простой мужик — а мнит об себе, нибы он така ж сама людына, як и пан, або купец какой! — отрезал хозяин дома.

Поручик одобрительно хмыкнул и многозначительно покосился на Ингвара.

— Ось вы изволили буваты по заграницам, панычу?

Митя помрачнел: прошлогодней поездки с отцом в Германию он бы тому и сейчас не простил — если б с тех пор не накопилось новых обид. Все его тогдашние мечты о знакомствах с кровными потомками Локи, Хеймдаля и Фрейи в берлинских светских салонах (может, даже с любимым потомком Одина — самим кайзером Вильгельмом!), обернулись отцовскими беседами с воняющими пивом начальниками участков, полицейскими и многочасовыми бдениями над картотеками преступников. А на встречу с кайзером отец пошел сам! Сказал: детям там нечего делать!

— Не бывали? Ничого, побываете ще, какие ваши годы! — Лавочник снисходительно покивал Мите. — Я вот кажинный год езжу по свинскому делу… Насчет щетины свиной. И шо там робыться — це ж страх! Кожинный праздник одевают спинжаки… нибы и не мужики, а паны якись! Секиры эти свои… ну нибы-то топоры, от як у Свенельда Карловича, за спиной подвяжут, мадаму под ручку — и ну по трактирам бузить! Своими глазами бачил, як один такой на стол взобрался и давай хаять: и правительство, и купцов, и кого попало! А другие ему орут да секирами в пол стукают — одобряют, значит! А полиция токмо смотрит и никакой управы на них не имеет: кажуть, що они того… вольные дружинники, ци, як их…

— Хирдманны, — глядя на лавочника исподлобья, процедил Ингвар.

— У нас-то за таковые дела в ухо мужику залепишь али пана урядника покличешь, щоб прописал неразумным на съезжей для успокоения… Так ведь знаходятся канальи, прям в глаза объявляют, что их-де бить нельзя, грамотные оне! И на то государя-императора воля есть!

— Правильно говорят! Вот спросите Митю, он разбирается! Я и домочадцев ваших на уроки приглашаю. В торговом деле грамота нужна… чтоб хоть вывеску правильно написать, — явственно намекая на надпись у входа в лавку, ехидно предложила Ада.

— Благодарствую. Мне хватает, а домочадцам моим и вовсе без надобности — их дело волю мою сполнять. — Остап Степанович обидчиво поджал губы. — Я, ясная панночка, государям нашим не указчик, а токмо мужика бить треба. Ибо есть он быдло, а скотина, якщо небитая, так обленится да изнахалится, шо и власть предержащих почитать перестанет. Тому якщо грамотных и впрямь бить нельзя, так звыняйте, учебу я вам тут учинять не дам.

— Вы лишаете деревенских образования, а потом они у вас… в ведьм верят! — порохом вспыхнул Ингвар. — Да и вообще… Вы деревне не хозяин!

— А хто ж я? — искренне удивился Остап Степанович. — Подати за всю деревню вношу, потим вже сам з мужичков збираю. Землю в аренду взять — у меня, подработать на пристани — тэж, товару в лавке в долг — знов до мэнэ. Хто ж хозяин, як не я? Зато порядок: ни волнениев, ни недоимок! А що до ведьм… так поди в них еще не поверь!

Глаза Ингвара полыхнули фанатичным огнем, он открыл было рот…

— В ваших словах немало разумного! — томно протянул Митя. — Я про битье… Вы ж и сами, если не ошибаюсь, крестьянского сословия?