Фаина Федоровна

–Нет. Совсем не страдала. У меня, как отрезало. Ну, как у вас, когда этот парень, что вам коленки гладил, раком заболел. -Она помолчала. – Помните, я вам фотографию показывала? Перед госпиталем, в апреле. Вот его как раз в тот день увезли. Я сильная была, вот и справилась. И вы справитесь. Уже справились, я же вижу. У меня потом ещё один любовник был – совсем молоденький парнишка. Но я с ним побаловалась немножко, да и сама женила его на одной нашей медсестричке.

–Почему?

–Да после того, парализованного, никто мне уже был не мил. А с этим вашим, как его… – Она не стала Сергея называть по имени, – и справляться не надо. Как пришёл, так и уйдёт. – Она опять замолчала, а потом подняла голову и стала говорить с каким-то внутренним убеждением. Впрочем, она всегда говорила с убеждением. -Я не знаю, что в таких случаях с людьми происходит, но многие после этого оправиться не могут. Так и переходят от одного мужика к другому. Я это наблюдала. Всё хотят повторить, чтобы заново всё испытать. А такое не повторяется. Любовь – это что-то такое… – она подёргала носиком, пытаясь подобрать слово, -… удивительное, чему и объяснения нет.

Я поняла, что мой уход к Сергею она воспринимала, как нечто, подтверждающее её наблюдение. Самой мне так не казалось, но я промолчала. Мне было не до философских споров. У меня было ощущение, что я распалась на части, а кто их будет собирать, и надо ли – неизвестно.

–Вы ведь не будете болтать о том, что я рассказала? -Она посмотрела на меня немного смущённо. Может быть, и пожалела, что была откровенна.

–Не беспокойтесь. Не буду.

Мы полежали с ней ещё около получаса, а потом зазвенел будильник. Я встала опухшая, разбитая и по-прежнему злая. Фаина Фёдоровна, как всегда, была, как огурчик.

***

Приёмная главного врача пятой больницы была обставлена, как обычные такого рода помещения. На стенах панели под дерево почти в мой рост, высокие шкафы с папками, непременные кожаные кресла. Окна выходили на больничный двор и парковку. Когда я вошла, секретарша лет около пятидесяти поливала из детской лейки герани, пылавшие на подоконнике красным и лиловым. Что показалось мне приятным, на секретарше был брючный костюм, скромная блузка, туфли на низком каблуке и никакого декольте.

Я назвала свою фамилию.

–Николай Иванович скоро освободится. Присядьте.

Секретарша убрала лейку и села за свой стол, недалеко от входной двери в кабинет. Стала что-то смотреть в компьютере, медленно стучала по клавишам, готовя какой-то документ. Эта монотонность навевала тревогу и тоску.

Мне не хотелось сидеть. Я нервничала. «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское» – вертелось в моей голове. Кто-то высокий, молодой, в отглаженном белом халате, что теперь редкость, заглянул в приёмную, что-то спросил у секретарши, она отрицательно покачала головой, едва заметно кивнув на меня. Молодой поджал губы, ушёл. Из кабинета доносились голоса – женский и мужской. Меня стала бить незаметная внешне, но противная, дрожь. Чтобы её унять, я встала и, стараясь ступать бесшумно, двинулась вдоль стен приёмной. На одной из них висели аккуратно расположенные фотографии в одинаковых золотистых рамах. Было заметно, что их повесили недавно – на панелях под ними кое-где ещё виднелась осевшая деревянная пыль от просверленных под крепежи дыр. На самой большой фотографии был виден мост с фонарями, а за ним Храм Спасителя. На мосту стояла группа людей. Большинство – солидные мужчины в костюмах и галстуках. Они почтительно пропустили вперёд невысокую даму с энергичным лицом. Я вспомнила, что видела её иногда по телевизору.

–Это с министром здравоохранения? – обернулась я к секретарше.

–Да! – с уважением сказала она. -Николай Иванович две недели назад ездил на всероссийское совещание руководителей здравоохранения.

Который из них Николай Иванович? – подумала я.

Я перевела взгляд на фотографию рядом. Пожилой мужчина обменивался рукопожатием с Иосифом Кобзоном.

Я полезла в сумку и достала очки.

Кобзон меня не интересовал, но от вида того, второго человека, что-то неприятно заныло у меня в груди. Округлость его лица уже была искажена старческими брылями, но всё-таки не утратила ещё окончательно узнаваемости прежних лет.

Однако он не полысел. Вихрастая, как и прежде, голова всё ещё производила впечатление небрежно постриженной, как и тридцать лет назад. Тёмно русые волосы теперь были совершенно седыми, а вот топорщащаяся надо лбом чёлочка осталась неизменной.

Господи! Я на мгновение зажмурилась и снова посмотрела: ну, конечно же, это он. Только не хватает дынного животика под расстёгнутой пуговицей рубашки.

Оля Григорьева! Ну, ты и дура! Ну, хоть бы поинтересовалась, кто здесь, в пятой больнице, работает главным врачом! Столько времени потратила на сборы, на разговоры с Олегом, а самого главного не узнала!

Пи…ц тебе, Оля Григорьева! Можешь свободно валить обратно. Никому здесь не нужны ни твой костюм, ни причёска, ни опыт, ни знания.

Я отошла от стены и опустилась на стул возле стола секретарши. Почему я никогда не интересовалась никем из своей прежней поликлиники?