Фаина Федоровна

Мужик подошёл, расстегнул чей-то рюкзак. Заглянул, поднял и перевернул. На землю высыпалась картошка, немного моркови, штуки четыре свеклы и кочан капусты.

–С поля взяли?

–Ну, с поля.

Мужик покрутил головой. -Даже не знаю. Брать-то не полагается.

До сих пор я не понимаю, чего он хотел? Чтобы мы высыпали все эти овощи прямо на обочину? И бросили их на земле гнить? Денег он с нас явно бы не получил. Всё заработанное выдали нам официально через институтскую кассу, и, кстати, потом я даже гордилась этими заработанными деньгами в размере семи рублей – три раза сходить в парикмахерскую или два раза в кафе. Да и в голову никому из нас не пришло, что мы можем заплатить за эти овощи.

Ребята стояли молча, смотрели исподлобья. Почему мы просто не повернулись, не ушли? Ну, как же, ведь мы опять боялись, что разозлившийся мужик напишет на нас кляузу в институт. Студенты обворовали государство. Исключение из института – вот дамоклов меч, что висел над нами. Мы поступали с такими трудностями! И так было трудно учиться! Никто не будет в институте разбираться, как мы жили, как питались. Советский человек должен быть готов к трудностям. Выговор с занесением в личное дело – это самое лёгкое, что могло нам грозить.

Ради чего, почему с нами так обходились? Я не хочу отвечать на этот вопрос. Но распространенной была поговорка: «чтобы жизнь мёдом не казалась».

Парни теснее встали вокруг мужика.

–Ну, ладно, я ничего не видел, – сказал он. Круто развернулся и пошёл к «Газику». Но удивительно, эта наша крошечная победа (даже не победа, а просто микроскопическая удача – то, что у нас не отобрали эту картошку, не накляузничали, и не исключили) сделало нас сильнее. Мы подождали, пока парень, кому принадлежало рассыпанное добро, собрал всё назад в рюкзак, и пошли дальше по обочине тракта. Моросил дождь, колёса проносившихся мимо грузовиков вздымали грубую, влажную, серо-коричневую, «поносную», как мы шутили, грязь. Она летела на нас, на наши куртки, лица и сумки, но идти стало веселее. Кто-то предложил спеть, но мы не стали. Слишком было холодно, чтобы орать. Мы шли друг за другом, гуськом по обочине и мечтали о доме – кто о родном, кто – хотя бы об общежитии, о горячей воде и о горячем супе. Страстно желали, чтобы уже включили отопление и работал бы душ. Думали о том, что через день пойдём на занятия, и, возможно, преподаватели будут лютовать – три недели фукнулись в никуда, и, значит, нагрузка будет больше. Думали о своём, о личном, о домашнем, но не о глупой, грязной и никому не нужной, как оказалось, работе на картошке. Я лично думала о волосах, которые было негде помыть, потому что в селе не было бани и парикмахерской, а автобус в райцентр ходил два раза в день в рабочие часы. Вспоминала корыто, стоящее у входа в наш клуб, в котором полагалось мыть сапоги, прежде чем войти внутрь, но под конец никто в нём сапоги уже не мыл.

–Слушай, ты меня куда привезла?

Я вздрогнула. Я совсем забыла об Олеге. Автоматически я проехала нужные мне улицы, светофоры и перекрёстки, а он всю дорогу сидел очень тихо, мой коллега Олег… А, может, он спал? А, может, у меня и в самом деле склероз, что прошлая жизнь волнует больше, чем настоящая? Нет, ни фига, никакого склероза у меня нет. Вот он спросил, куда мы приехали, и я будто вынырнула из тёмной и мутной глубины на поверхность. Поверхность оказалась ветреной и дождливой, но отчётливо, по-весеннему промытой. Я ничего не забыла из того, что произошло за сегодняшний день. И мне, в этой ясной «промытости», было бы вполне привычно и удобно, если бы не отпускающее звенящее чувство тревоги.

Я припарковалась на площадке напротив подъезда.

–Это твой дом, что ли?

Глупо было отказываться от очевидного факта, но мне стало неудобно, будто я насильно притащила Олега к себе.

–Извини, я задумалась, пока ехали. Но зато и дождь перестал. Здесь совсем рядом остановка.

Я выключила двигатель, но он не спешил выходить.

–Раз уж приехали, покажи квартиру. Дом-то, я вижу, новый.

–Не старый. Шесть лет, как здесь живу.

–А у меня квартира – больной вопрос. Тёща, жена, две дочки…

–Я поняла.

–У тебя однушка?

–Двушка.

«Ты» снова стало резать мне слух. Пока поднимались в лифте, я вспоминала, заправлена ли постель. Хотя с чего бы ей быть заправленной? Сегодня обычный рабочий день. Из постели в кухню, из кухни в комнату одеваться и в прихожую. Вперёд на работу. Вечером опять в постель.

Он неуклюже снимал плащ в коридоре. Возился с рукавами, как старый худой зверь в тесной клетке. И в результате наследил на полу.

–Я сниму ботинки.

Я хотела сказать «не надо», но представила следы на светлом ковре в гостиной и промолчала. Ещё некоторое время он снимал ботинки, присев на корточки, и мне было невмоготу это наблюдать. Хоть бы скорее ушёл! От него пахло мокрой одеждой, неустроенностью, сиротством. Я стояла в куртке, с модным шарфом, намотанным вокруг шеи, и даже сумку не поставила на тумбу перед зеркалом. Чувство было, будто пришёл накануне вызванный подвыпивший водопроводчик – и смотреть на него не радостно, и назад не отправишь.