Фаина Федоровна

–Зарежут его! – саркастически трясла она головой и тряслись кудряшки. -На фронте таких тяжёлых, бывало, вылечивали…

После очередного обострения я сказала:

–Вам, Шура, имеет смысл поменять климат.

Он сощурил на меня свои блёкло-голубые выпуклые глаза под белёсыми ресницами.

–Это куда же?

–Туда, где тепло и сухо. В Крым. Только не на море. В Симферополь или туда, где степь. Может, на Иссык -Куль. Или куда-нибудь в горы. В Среднюю Азию. На Ставрополье.

–Чего я там не видал? – Шура быстро потел и часто вытирал о штаны вспотевшие руки. -Куда я поеду? У тёщи дача. Картошку садим – на зиму хватает. Огурцы, помидоры… Яблонь одних десять штук. Смородинка. Бабка с детишек глаз не спускает. А кому я там, в Симферополе, нужен?

–Да не уедет он никуда! – подтверждала и Фаина Фёдоровна.

–А вы-то чему радуетесь?

–Не соображает он ничего, – швыряла Фаина Фёдоровна грязные инструменты в лоток, когда Шура уходил. -Куркули они, мещане. За деньгами гоняются. Водителем ведь намного больше платят, чем в конторе. Ушёл бы с водителей – давно бы поправился. Я его тёщу-то хорошо знаю! Жадная тоже баба. В войну хлеб по карточкам распределяла. И спекулировала, конечно, карточками-то. Добра у неё – выше крыши. В дом уж тащить некуда. Вот и сидят на своём, караулят. Мыши!

–Да ладно, вам… Нормальный он по виду мужик, этот Балабанов… Мало ли у кого какая теща…

–Нет, не мало!

Для меня тогдашней это казалось странным в Фаине Фёдоровне. Она никому не завидовала из молодых. К своим же ровесникам она подходила с единственной меркой – что делал человек в войну. И эта мерка часто перевешивала всю его остальную жизнь.

Но вот к концу второго года наших мучений Балабанов явился в мой кабинет и решительно рубанул ладонью воздух.

–Пишите на операцию! Надоело!

–Давно бы так, – заметила Фаина Фёдоровна и подала мне бланк – направление на госпитализацию.

Я заполнила то, что нужно.

–Только имейте в виду Шура, как честный человек, должна вам сказать: операция помогает очень многим, но не всем. Не обижайтесь на меня, если что. Всё будет зависеть от вашего иммунитета.

–А скольким помогает? -заколебался он. Фаина Фёдоровна заморгала мне обоими глазами.

–Шура, попробовать стоит!

Операция ему не помогла. Буквально через месяц после выписки из больницы гной образовался снова. Шура опять пришёл на промывания, но после четвёртой или пятой процедуры исчез. И больше не приходил. Но в тот единственный раз, когда я дома обливалась слезами в истерике, Фаина Фёдоровна рассказала мне о нём…

Странно, что почти тридцать лет о Шуре я не вспоминала. А вот сейчас спала и во сне разговаривала с ним. Убеждала его, что исчезать нельзя. Что может быть только хуже. И где-то подспудно во сне между сновидением и явью мне представлялось, что он тоже умер, и я должна его занести в список своих потерь.

Утром мне позвонила моя теперь уже бывшая заведующая. Голос её был напряжён, но тон, я заметила, был какой-то искательный. Вот уж чего раньше я в разговорах с ней не замечала. Она произносила слова отрывисто, и мне казалось, что в тон её словам покачиваются её замысловатые длинные серьги.

–Ольга Леонардовна! У нас тут небольшие перестановки. Даша не будет работать в пятой. Я замолвила за вас словечко. Вас ждёт сегодня главный врач. В четыре часа.

–А Даша где будет работать?

–Не знаю. Меня вообще это сейчас не волнует. Я слышать про неё не хочу. Мне кажется, Ольга Леонардовна, что мы с вами как работали вместе, так и дальше можем вполне продолжать. Вы согласны?

–Согласна, – сказала я.

–Тогда, пожалуйста, не забудьте, в четыре часа собеседование.

И почему-то тут же начал снова звонить телефон.

–Ольга Леонардовна! Куда вы исчезли? Где вы принимаете? Мы без вас пропадаем…

Собираясь в пятую, я достала папку со всеми моими характеристиками, аттестациями, удостоверениями. В голове у меня слегка потрескивало, будто там искрила проводка. Я думала об Олеге. Если вдруг меня возьмут на то самое место, в котором ему отказали… Как я скажу ему?

И вообще, хотела бы я продать душу дьяволу, чтобы начать всё сначала? Всё снова по кругу? Поликлиника, аспирантура, больница… Разве я смогла бы выбраться из этого круга? Наверное, есть счастливицы, у которых круг больше горизонта. А мой – ровно такого диаметра, в который входит кончик пальца, как в отверстие лобного рефлектора.

Говорят, что умирать нужно рано. Тогда ты остаёшься в памяти тех, кто тебя любил и знал не старой развалиной, а бодрым человеком, которого ещё жалко. Интересно, если бы это случилось, парень с широкими плечами пловца, по имени Володя, почувствовал бы радость? Удовлетворение? А Виолетта? А Моряк? А Балабанов? Или все они где-то там стали мудрыми настолько, чтобы чувствовать только печаль?

На детской площадке кричали дети. Осторожно на своей машине я вывернула на улицу и вдруг увидела, остановившись на перекрёстке, что на обочине на углу зацвела вишня. На стороне ближе к солнцу цветы уже распустились, а на теневой ещё замерли в бутонах. Вишня стояла вся белая, и от цветов кудрявая. И почему-то она напомнила мне Фаину Фёдоровну.