Фаина Федоровна

Правду говорят, что когда теряешь сознание – «уплываешь». Я погрузилась в темноту, как в воду, будто вошла ночью в тёплую спокойную реку и понеслась по течению. Потом пахнуло старой шерстью и дешёвыми духами, меня кто-то трогал и переворачивал. И когда я очнулась окончательно, я поняла, что переодетая в ночную рубашку лежу в постели, отец и мать стоят рядом, а Фаина Фёдоровна по ложечке вливает мне в рот крепкий чай с коньяком. Я замотала головой и сжала зубы. Я не хотела никого видеть. Мне было плохо, но одновременно и стыдно. И самое главное, я поняла, что сколько бы заботящихся обо мне людей здесь не было, моя проблема не решена и решаться не будет. Проблему мог решить только Сергей, прилетев сюда с букетом белых цветов, как ангел спускающийся с небес на картинах про «Благовещение». Он должен был заявить, что произошла чудовищная ошибка, он любит только меня, он готов развестись с женой и двумя детьми прямо завтра. А послезавтра он готов пойти со мной в ЗАГС, надеть свадебный венок на голову металлическому ослику, облить наши паспорта шампанским, поселиться вместе с моими родителями и сказать, чтобы я обязательно поступала в аспирантуру.

«Он не придёт», – говорил во мне человек разумный.

«Неужели я хуже всех?» – говорила во мне девочка Оля Григорьева.

«А вдруг придёт?» – говорила принцесса в горностаевой мантии с моей картинки, нарисованной на почтамте.

«А нужно ли, чтобы этот человек пришёл?» – наверное могла бы сказать Фаина Фёдоровна, но именно она ничего не говорила, а только ходила и поднимала с пола разбросанные мной вещи.

–Чаю, Фаина Фёдоровна? – спросила мама, входя в комнату с горячим чайником и коробкой подаренных пациентами конфет.

–Спасибо, попозже. – Фаина вытаскивала из-под кровати пояс от моей юбки.

–Фаина Фёдоровна останется у нас ночевать, – сказала мама, а я смотрела на неё глазами ещё не полностью пришедшего в себя получеловека – полумедузы. Ночевать? Зачем? Мне хотелось встать и уйти из дома. Из того дома, в который я так стремилась.

–Не ехать же ей сейчас обратно? – Мать поставила на кровать поднос с чашками, блюдцами. -Пейте, Фаина Фёдоровна. А может, вы хотите чего-нибудь посущественней? У нас есть суп, котлеты…

–Не беспокойтесь, – Моя медсестра была сама респектабельность. -Я посижу с Ольгой Леонардовной. И чаю выпью. Попозже. – Она оглянулась, как бы оценивая, на чём можно прилечь в моей комнате. -Если составить вместе несколько стульев, а вы мне дадите подушку и что-нибудь подстелить…

–У нас есть прекрасная раскладушка и матрас! – засуетился отец.

–И подушка, и одеяло… -забегала мама.

Я приподнялась на кровати и села, поджав ноги. Я чувствовала себя в западне.

–Вы меня не стесняйтесь, Ольга Леонардовна. Ложитесь и спите. Наших с вами больных на завтра никто не отменял. Вместе и пойдём на работу.

Потом, дней уже через несколько, я извинялась перед ней и говорила, что не понимаю, что на меня нашло.

–А это любовь у вас такая была, Ольга Леонардовна. Как наваждение. Такое бывает. Вроде если разобрать, то и нет ничего, а как найдёт на человека что-то, так он вдруг – рраз, и в окно с пятого этажа. И у вас тогда тоже такой же вид был, ненормальный. Я-то знаю, как это бывает. Поэтому и осталась с вами, хоть и видела, что вам хочется избавиться от меня. У девчонок, медсестёр на фронте я такого насмотрелась… Обжимаются с кем-нибудь из раненых, вроде понарошку сначала, вроде даже как бы шутя, а потом, когда дружка подлечат да снова на фронт отправят, они и уксусом, и верёвкой… Только и глядела тогда, чтобы в уборной не запирались.

Боль моя за эти дни как-то притупилась, хотя была ещё очень сильной. Я могла работать, я могла жить дальше. Так обух топора бьёт по куску дерева, поставленному на попа сильно, расплющивая всё, что лежит на поверхности, но не в силах расколоть само дерево.

–А квартира у вас хорошая, – вдруг сказала Фаина Фёдоровна, казалось, без всякой связи. -Уютная, чистая. Комната у вас своя, опять же, отдельная… Живи не хочу.

И я вдруг подумала, что наша совсем небольшая, но действительно уютная, и самое главное, отдельная, квартирка, может быть предметом недостижимых мечтаний Фаины Фёдоровны, всю жизнь проведшей в коммуналке.

А в ту ночь отец втащил для Фаины Фёдоровны раскладушку, мама быстро соорудила постель. Я поняла окончательно, что одной мне никак не остаться, снова легла и отвернулась к стене.

Фаина Фёдоровна села на приготовленное ей ложе, подвинула к себе поднос, налила чаю и невозмутимо всыпала в свою чашку три ложки сахарного песка.

–Крепкий, -хлебнула она из чашки. – И горячий ещё. Вкусный.

Я не видела её действий, но обо всём догадывалась по звукам.

–А я не обижаюсь, – сказала она. -Отвернулись – и хорошо. Постарайтесь уснуть. Тогда и я лягу.

–Я не могу уснуть,– зло сказала я. -Вы мне мешаете.

–А я потихоньку буду прихлёбывать.

Я снова к ней повернулась и увидела, что она сидит на раскладушке прямо и ровно, как герцогиня на приёме, и в руках держит чашку на блюдце. И лицо у неё спокойное и властное. И мудрое лицо.