Фанаты. Сберегая счастье

— Ну да, — усмехается Туманов. — В общем, выдаётся у нас свободный день, без концертов. Лето, жара. И мы все мчим на море. Все, кроме Аркадия, заметь. Он почему-то хочет остаться в гостинице. Ну мы, три здоровых лося, дорываемся до пляжа! Плавок ни у кого с собой нет, разумеется, никто и не подумал их из Москвы привезти. Пойти и купить тоже не можем — лишних денег нет. Опять же, молодые, дурные, без комплексов. Ныряем в трусах. На аренду лежаков у нас тоже нет денег, да мы и не знаем, что такие услуги бывают. Простые советские ребята, побросали одежду на песок и попрыгали в воду. Купались, ныряли, валялись прямо на песке. Часа через три стали собираться в гостиницу. Жрать-то хочется, а нас там кормили бесплатно. Одеваемся. Вся одежда в песке, мы сами в песке и в соли. В трусах тоже песок. Ну ты понимаешь, да?

Сашка хихикает и всё-таки тырит у него из банки одну кильку, подцепив за точащий из соуса хвостик. Тьфу… Она ж говорила, что дрянь. А Всеволод Алексеевич уже полбанки умял.

— До гостиницы мы едем в городском автобусе, набитом людьми. Жара дикая, мы как следует потеем. В соли и песке… И мокрых трусах. Можешь себе представить, в каком виде мы явились в гостиницу? Я готов был кожу с себя содрать, у меня чесалось просто всё!

— Конечно, — хмыкает Сашка. — У вас чуть что, сразу раздражение.

— Поверь, остальным ребятам было не легче. Мы сунулись в общий душ, а там очередь человек двадцать — команда как раз с тренировки вернулась. А терпеть нет никаких сил! И мы, все трое, вваливаемся в номер Рубинского. Мол, спасай, пусти помыться. Даже не постучали, придурки. Просто ввалились в дверь. А Аркадий там с девушкой, тоже артисткой из нашей делегации, народницей. К самому главному приступить не успели, потому, видимо, и дверь не запер. Или просто не подумал, что друзья-товарищи нагрянут. Как он нас чихвостил! Черти, орал, безмозглые, сами нормально жить не можете и другим не даёте.

Всеволод Алексеевич смеётся, и глаза у него блестят то ли от воспоминаний о прошедшей молодости, то ли от воспоминаний о коллегах, которых давно нет в живых.

— И как-то знаешь, Сашенька, проще ко всему относились. И жили по пять человек в одной комнате, и в очереди в туалет стояли, и жрали что попало. И было весело. А сейчас воду на два часа выключили, и всё, трагедия.

Он взмахивает рукой в подтверждение своих слов, и вилка, щедро перепачканная томатным соусом, падает ему на пузо, оставляя широкий красно-оранжевый след на белой майке с далматинцами.

— Да чтоб тебя! — огорчённо восклицает Туманов.

— Я подниму, не наклоняйтесь!

Вилка приземляется на пол, и Сашка знает, что он может полезть её доставать. Он очень расстраивается, когда у него что-то падает, разбивается, ломается. Но сейчас его волнует не вилка.

— Пятно останется! Томат ничем не отстираешь. Моя любимая майка!

О, господи!

— Всеволод Алексеевич, да почему не отстирается? Воду дадут, я вашу майку в машинке с отбеливателем на шестидесяти градусах прокручу, да и всё!

— Пока воду дадут, пятно уже засохнет. И точно не отстирается. А то я не знаю! А то первый раз!

Ну не первый, он на себя часто что-нибудь роняет. Но за другие вещи он так не переживает обычно.

— Ой, ну в крайнем случае новую купим, точно такую же! Она из сетевого магазина была. Нашли из-за чего расстраиваться.

Смотрит на неё задумчиво, потом вздыхает.

— Да я в целом, Сашенька… Ладно, не обращай внимания. Пойду полежу. Чёрт, вот как грязным в постель ложиться… А завтра как на интервью идти с грязной башкой… Чтоб их всех…

Встаёт из-за стола и бредёт в сторону спальни. По пути стягивает футболку. Сашка мрачно смотрит ему вслед.

— Всеволод Алексеевич! Подождите! Я воды нагрею, ополоснётесь.

Оборачивается, застывает в дверном проёме.

— Как ты себе это представляешь? Во-первых, у нас маленький запас, расходовать питьевую воду на мытьё неразумно.

— До пруда добегу, подумаешь, сто метров. И не возражайте, я принесу ровно одно ведро, не надорвусь. Русские женщины издревле как-то воду таскали, с коромыслами.

— Меньше всего ты, Сашенька, похожа на русскую женщину, — хмыкает Туманов. — А, во-вторых, я не помоюсь из тазика. Мне не очень хочется обвариться кипятком или сломать себе что-нибудь. Если у меня вон, вилки летают…

— Я вам полью.

Стоит, смотрит на неё задумчиво.

— Цитируя одного классика, «стесняться уже поздно», — замечает Сашка. — Я за водой. Пожалуйста, не надо мне помогать! Заодно и футболку вашу застираем, кстати.

До пруда Сашка несётся кабанчиком, опасаясь, что Всеволод Алексеевич всё-таки вылезет на жару за ней. Тут действительно сто метров, вот только вёдер Сашка берёт, конечно же, два. Зачерпывает первое, ставит на выгоревшую на солнце траву. Вроде нормальная вода, не грязная.

— Ой…

— Не «ой», а головастик, — замечает Всеволод Алексеевич, материализовавшись у неё за плечом.

— Я же просила!!!

— А я просил не делать из меня инвалида. Очень неприятно чувствовать себя беспомощным стариком, знаешь ли. Ещё менее приятно, чем ходить мокрым и грязным. Так вот, головастика я бы рекомендовал выловить и вернуть обратно в пруд.