Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том II

Дима взмахнул «якобы ножом», с этими приготовлениями так и не успел найти замену, и воткнул его в грудную клетку девушки. Барышня подмигнула, мол, молодец. Минут пять он остервенело резал, вскрывал, рвал – наконец извлёк сердце, с силой дёрнул: хрустнуло, чавкнуло. Измученный процедурой Дима начал произносить ритуальную фразу:

– Я приношу этот дар, о великий Владыка Ньярли…

– Постой-постой, что это у тебя в руке? – перебил хтонический гость. – Да это же мой Ужастик! Милый засранец, папочка уже везде тебя обыскался. Иди сюда, уродец. Папочка накормит тебя тёмными душами и почешет пузико.

«Якобы нож», торчащий из ещё бьющегося сердца, легко выскочил из ослабевших Диминых пальцев, брякнулся на пол и покатился в сторону неописуемого ужаса. Сердце продолжало сокращаться, выплёскивая кровь, оставляя багровую дорожку.

– Я принимаю жертву, смертный, – продолжил Ньярли. – Спасибо за Ужастика, признаюсь, я уже начал нервничать. Ну, бывай. Сегодня ещё столько дел, – в голосе Владыки послышалась усталость. – И… за возвращение моего малыша, я исполнил твоё желание. Всего мрачного.

Щупальца, пасти, глазищи постепенно растворились в воздухе, оставив после себя запах рвоты и тины. Напоследок что-то тихонько хихикнуло.

Дима плюхнулся прямо на пол. Это что сейчас было? Отвратное завершение мерзкого дня? Очуметь. И какое ещё желание? Что за бред? Позади раздался лёгкий вздох, Дима обернулся – на него смотрела синими глазами барышня с огромной дырой в груди, без сердца. Она приоткрыла пухлые губы и пролепетала:

– Может, развяжешь меня, милый? Ты очень устал, сходи, прими душ, а я пока ужин приготовлю.

Виват король

Вадим Вербицкий

Трущобы Нагаты являют глазу не самое приятное зрелище. Сложно представить, чтобы жителю благополучных районов взбрело в голову оказаться здесь даже в дневное время суток. Меж тем я пришел сюда отнюдь не из пустого любопытства. Я всегда старательно избегал подобных неблагоприятных мест

О заклинателе духов я узнал из случайной беседы от одного своего старого знакомого, который услышал о нем от кого-то еще. Вероятно, так и расползлись в свое время слухи о господине К., и негромкая молва о нем разлетелась по всему Кобе, обрастая странными подробностями.

Я все еще сомневался относительно своего намерения и прежде, чем приблизиться к двери, успел дважды обойти вокруг скособоченного почерневшего строения, раздумывая, верно ли я поступаю. К тому моменту его густо поросший сорняками участок, что некогда именовался лужайкой, зарделся в лучах заходящего солнца, а маленькое западное окно ярко пылало, отражая багряный закат.

Жилище господина К. располагалось на отшибе Нагаты, где уже кончались трущобы, и между низкими покатыми холмами пролегала заброшенная железнодорожная ветка, за которой простирался только серый пустырь, обнесенный на горизонте едва ли не сплошным рядом промышленных труб.

Преодолев последние сомнения, я взошел на одряхлевшее крыльцо, постучался в дверь и через некоторое время услышал шаркающие шаги хозяина. Дверь медленно открылась, и в проеме показался мужчина лет сорока пяти, щуплого сложения и высокого роста. На нём плохо сидел сюртук – явно ему не в пору, застегнутый на единственную нижнюю пуговицу. Смерив меня угрюмым взглядом и не проронив ни единого слова, он лишь одним скупым небрежным жестом дал понять, что мне позволено войти в его дом.

Замешкавшись в некоторой нерешительности, я последовал за хозяином через узкую переднюю в комнату и обнаружил его там уже сидящим на высоком табурете между массивным, обитым железом сундуком, и затертым пюпитром, на котором возлежал раскрытый ветхий фолиант, вмещавший в себя, должно быть, тысячи страниц.

В дальнем углу, под откосом низко нависающей балки, подпирающей потолок, располагался обставленный благовониями синтоистский алтарь, на краю которого находилась стойка с большой курительной трубкой; у алтаря на полу расстелена выцветшая циновка, местами прожженная и испачканная каплями воска.

Эти старомодные предметы составляли весь скудный интерьер жилища отшельника. Ведь эта убогая комнатушка с облезлыми стенами являлась единственной в его тесной лачуге.

Субтильные и на удивление длинные ноги господина К., обутые в изношенные туфли, покоились на засаленной подушке с бахромой. Седоватые, неухоженные усы блестели в свете лампы и восковых свечей, расположенных в оконных нишах и канделябре на полу. На лице его лежала прямая полоска тени, как бы сглаживающая неровности большого носа и придающая его глазам поразительную глубину и проницательность.

Угловатое тощее лицо, казалось, странно менялось, когда огоньки оплывших свечных огарков трепетали из-за беспорядочных воздушных завихрений, вызванных моими шагами из одного конца комнаты в другой. Я был сильно обеспокоен своей неординарной проблемой и готовился рассказать о ней известному медиуму и заклинателю духов.