Фантомный бес

Осталось одно: бесконечно выпрямляться.

Заодно делать прямым этот мир.

Особенно в той точке, где земля всего круглее.

Мужчины устроены по-другому.

1934

Мура сплела сложную петлю — она выяснила, в каком городе Европы живет и работает постоянно переезжающий с места на место английский журналист и политический советник Роберт Брюс Локкарт. Оказалось, в эти дни и недели — он в Вене. И тогда она придумала себе деловой маршрут с непременным заездом в австрийскую столицу. В адрес венской газеты, с которой он сотрудничал, она отправила ему письмо с предложением встретиться в один из свободных вечеров. Если есть в Вене русский ресторанчик, то лучше места не придумаешь.

Довольно быстро пришел ответ с согласием.

Он заказал столик в ресторане «Жар-птица» и сообщил ей день и час.

Сердце ее колотилось. Она ожидала… А чего она ожидала?

Никакого мужчину в своей жизни она так сильно не любила. До самозабвения. До обморока. До сладкого нытья во всем теле.

Неужели этого нельзя вернуть?

Встреча состоялась.

Ресторан был уютен. Приятный полумрак, свечи на столе горели. Русская музыка звучала негромко, словно издалека.

Он был вежлив, предупредителен… и сух.

Она смотрела на него с волнением, быть может, с затаенным восторгом, но нужных слов не находила.

Мужчины устроены по-другому. В прошлое страстной любви вернуться нельзя. Память? А что это такое? Оборотная сторона страсти. Не более. Мужчинам этого не надо. Как правило, они к такому прошлому равнодушны. Им легче и проще заново смотреть вокруг. Столько милых открытий! Банальность? Еще какая! Но у каждого эта банальность свернута по-своему, в какой-то особо скрученный лист из пожелтевшей, ветхой, крошащейся бумаги. Из потухших слез, крови, снов, криков счастья и отчаяния.

На самом деле он сказал много хороших слов. Что счастлив ее видеть. Что она по-прежнему красавица. Что она умная, смелая, дерзкая. И что он помнит, кто спас ему жизнь в сумасшедшие и страшные московские деньки. А еще он говорил, что живет напряженной жизнью, пишет для нескольких газет, но постоянно — для лондонской «Ивнинг стандард». Что опубликовал книгу о своей работе в России. Поведал, что втянут с потрохами в европейские события, что все это крайне интересно, что снова пахнет порохом, что судьбы Европы его волнуют. «Этот крикливый человек, конечно, малосимпатичен, даже опасен, но наци — естественный барьер против русского коммунизма. Вот почему некоторые разумные головы считают необходимым поддерживать нынешнего германского лидера. Я не из их числа, но логика их мне понятна. Из двух зол надо выбирать…» Она не понимала, о чем он говорит, она не слушала его. Она смотрела в его глаза и не находила ожидаемой искры тепла. Было ясно: Маша Закревская — перевернутая страница его жизни. Но не баронесса Будберг, с которой он мечтает сотрудничать. Потому что более умного помощника найти невозможно. И он стал излагать ей планы ее поездок в разные города Европы, где она будет встречаться с нужными людьми, общаться, слушать, рассказывать, если понадобится, займется переводом. Согласится ли она? Он так надеется.

Она кивнула почти механически, что означало согласие.

Прощаясь, он лишь слегка коснулся губами ее щеки.

Скульптурный портрет профессора из Принстона

Некоторое время спустя Принстонский университет надумал заказать какому-нибудь приличному скульптору бюст своего великого профессора. Идею эту высказала одна русская дама, проездом посетившая Принстон. Дама была обаятельная, склонная к разного рода фантазиям, может быть, даже немного взбалмошная. Однако руководству Принстона идея пришлась по душе. Сама же дама, которую звали Лиза Зубилина, подсказала и скульптора. Разве не знаете вы, говорила она, затаив усмешку в уголках рта, что сейчас в Америке работает легендарный русский мастер Сергей Коненков? Какие он высекает фигуры! Какие лепит портреты! Лучшей кандидатуры придумать невозможно. Тем более мастерская его тут неподалеку. Я вас свяжу с его очаровательной женой, которая его бессменный секретарь. Склонить к делу вам надо именно ее, и все пойдет о’кей. Это будет всем портретам портрет!

Уговаривать скульптора и его жену долго не пришлось. Эйнштейна, впрочем, тоже. Особого восторга физик, правда, не выразил. Он лишь в печальной улыбке прикусил усы, но в мастерскую Коненкова прибыл точно в назначенное время. Физик и скульптор не торопясь обменивались отрывистыми, малозначащими фразами, пока Эйнштейн, поджав ноги, сидел на табурете, а мастер приглядывался к нему, водя углем по шершавой бумаге. И в этот момент в мастерскую вошла женщина. Эйнштейн взглянул на нее, и с ним что-то случилось. Он еще глубже под табуретку засунул ноги. Впервые в жизни почтенный профессор пожалел о том, что по босяцкой своей манере надел башмаки прямо на босу ногу.

— Познакомьтесь, профессор, — сказал скульптор, — это моя жена Маргарита.

— Рад знакомству, — пробормотал Эйнштейн. Встать он не решился, лишь скромно наклонил голову.

— Можно просто Марго, — улыбнулась женщина.