Фантомный бес

— Не совсем. О любви у него много, само собой. О прекрасных дамах. О рыцарстве. Но сейчас я приведу строки про полет на другую планету, когда путешественники сохранили вечную молодость.

— Постой, как ты сказала?

— Ты правильно понял. Про замедление времени в течение полета.

— Шутишь?

— Отнюдь.

— Он прочитал в журнале про нас с Ланжевеном?

— Не смеши. Он написал эти стихи раньше, нежели твоя теория появилась на свет.

— Так я тебе и поверю!

— А ты послушай.

— Ах, едва ли я пойму русские стихи.

— Я прочту медленно. И каждую строчку переведу.

— Ну хорошо. — Эйнштейн поудобнее устроился в кресле.

А Маргарита встала. Задумалась на мгновение.

— Для начала послушай оригинал. Почувствуй музыку.

— Ох, не уверен. Ладно, валяй. Мне даже интересно.

Она задумчиво смотрела куда-то вдаль. Затем начала тихо, проникновенно:

Помнишь думы? Они улетели.

Отцвели завитки гиацинта.

Мы провидели светлые цели

В отдаленных краях лабиринта.

Постепенно голос ее набирал силу:

Нам казалось: мы кратко блуждали.

Нет, мы прожили долгие жизни…

Возвратились — и нас не узнали,

И не встретили в милой отчизне.

— Прервусь на секунду. Обрати внимание: они вернулись, но их никто не узнал.

— Занятно, — пробормотал Эйнштейн.

— Слушай дальше. Там еще интереснее:

И никто не спросил о Планете,

Где мы близились к юности вечной…

Пусть погибнут безумные дети

За стезей ослепительно млечной!

— Представляешь, они вернулись из космического путешествия, но никто ни о чем не спросил. Этих все еще юношей.

— Ну-ну, — сказал Эйнштейн.

— Им казалось, что они блуждали кратко. Понимаешь?

Эйнштейн молчал долго. А потом произнес тихо, раздумчиво:

— Ну да, они остались юны. А те, кто провожал их, состарились, а то и ушли в мир иной. Ланжевен назвал это парадоксом близнецов. Один улетает и сохраняет молодость.

— А как тебе наш поэт?

— Я потрясен. Когда это написано?

— Весной 1904-го…

— Невероятно.

Марго не обмолвилась ни словом о своей интимной связи с Блоком — краткой, как мгновение. Она сама уже в это почти не верила. Петербургские ночи, пьяные рестораны на островах… Да нет, это случилось в Москве. Квартира Шаляпина… Как-то заглянул Рахманинов. Он сразу ее заметил. Но Блок, Блок… Его ни с кем не сравнишь. Она ничего больше не сказала, лишь вздохнула. Эйнштейн без труда догадался сам. Но тоже не сказал ни слова. Да и какое это сейчас могло иметь значение? Марго фантастически обаятельна. Поклонников у нее было — и считать не стоит.

Они довольно долго сидели молча.

Эйнштейн смотрел на огонь в камине.

Она листала книгу.

— Послушай, я тебе прочитаю отрывок, — сказала Маргарита:

«Есть как бы два времени, два пространства; одно — историческое, календарное, другое — неисчислимое, музыкальное. Только первое время и первое пространство неизменно присутствуют в цивилизованном сознании. Во втором мы живем лишь тогда, когда чувствуем свою близость к природе, когда отдаемся волне, исходящей из мирового оркестра… Быть близкими к музыкальной сущности мира — для этого нужно устроенное тело и устроенный дух, так как мировую музыку можно услышать только всем телом и всем духом вместе».

— Поразительно, — прошептал Эйнштейн. — Кто это пишет?

— Поэт Андрей Белый, друг Блока.

«Я нашел нейтроны»

Не складывалась у Лео Силарда научная жизнь в Англии. Он сменил десяток лабораторий, провел добрую сотню экспериментов, но никто в Англии его промежуточные результаты по достоинству не оценил. То же и заезжие знаменитости. Он пытался убедить их в необходимости заниматься ураном и торием. Великий Бор его просто не понял. Фредерик Жолио, несколько лет назад награжденный вместе с женою Ирен Нобелевской премией, таинственно отмолчался. Впрочем, у него был на это повод. Он хотел до всего добраться сам. Жена его уже проводила опыты с ураном и, казалось, обещающие.

Премию Ирен и Фредерик получили, как известно, за открытие искусственной радиоактивности. Энрико Ферми продолжил похожие опыты в своей римской лаборатории и вскоре обнаружил, что бомбардировка нейтронами вызывает искусственную радиоактивность не только у легких элементов, но и в тяжелых металлах. Более того, он научился превращать одни элементы в другие и получил немало новых изотопов. Узнав об этом, Силард тут же с ним списался, предложив совместные исследования по бомбардировке нейтронами урана. «Дорогой друг, — отвечал Ферми. — Ни в какую цепную реакцию я не верю». В Англии на опыты с ураном денег Силарду никто не предлагал, устойчивой работы у него не было. И он, птица перелетная, задумался о переезде. Но куда? Про последние опыты Ирен Жолио-Кюри он ничего не знал, статей на эту тему она еще не публиковала.

— Поезжайте в Россию, — посоветовал ему физик Блэкет. — О ней рассказывают чудеса. Говорят, русская физика на подъеме. Тамошние власти предоставляют ученым любые деньги и ресурсы. Работай — не хочу. В Англии вы этого не дождетесь.

— В Россию? — задумался Силард. — Неужели?