Фашисты

К 1930 г. в Венгрии проживало лишь полмиллиона евреев, или 5,1 % населения, причем цифра эта постоянно уменьшалась. Но их локальная концентрация была высокой. 20 % евреев жили в Будапеште, из них 40 % занимались торговлей и банковской деятельностью. В банковском деле цифры были особенно впечатляющими — 80 % всех банкиров имели еврейское происхождение. 38 % хозяев горнорудных предприятий были евреями (пятая часть управленцев тоже евреи), евреям принадлежали 12 % заводов и фабрик в стране (евреи также составили 39 % в инженерно-управленческом звене). 62 % коммерции и 47 % производств со штатом свыше 20 человек в стране сосредоточили в своих руках евреи. Эти цифры поражали воображение. Половина национального достояния Венгрии принадлежала евреям. Финансовый капитал был еврейским на четыре пятых!

Многие престижные профессии были монополизированы евреями: 60 % врачей, 51 % адвокатов, 34 % журналистов, 30 % инженеров. Среди университетской профессуры евреи были представлены не так значительно, поскольку во всем общественном секторе их было не более 2 %. Лишь 7 % евреев были промышленными рабочими, 2,5 % работали на транспорте, и ничтожные 0,3 % были заняты в сельском хозяйстве (Szöllösi-Janze, 1989: 58–60).

Как пишет Мендельсон (Mendelhson, 1983: 92): «На беду свою или на радость, венгерские евреи стойко ассоциировались с капитализмом, буржуазией, западниками и урбанистами. У противников капитализма и урбанизации не было причин ими восхищаться».

Подобная конфронтация вела к усилению этно-социальных противоречий, игравших на руку ненавистникам инородческого, то есть еврейского «засилья». По линии этого разлома возникло размежевание: мадьяры и немцы выступали как государственники, поскольку это было их государство, еврейский же (и не только еврейский) капитал ориентировался на рыночную международную экономику, к чему их подталкивал социальный опыт. Эти два противоречия, касающиеся нации и государства, и стали питательной средой для роста мадьярского и немецкого фашизма, требующего сильного национального государства для защиты от «инородческой эксплуатации».

Однако обратимся напрямую к вопросу о классовом составе фашизма. Чаще всего его объяснения звучат прямолинейноматериалистически. Фашизм якобы породила «пролетаризация среднего класса» и «перепроизводство интеллектуалов» (Janos, 1970: 210–211; Nagy-Talavera, 1970: 69; Rothschild, 1974: 178, 308; Vago 1975: 320; 1987: 286). Утверждается, что бурное развитие университетского образования привело к нехватке рабочих мест. В результате студенты и невостребованные специалисты начали протестовать, а поскольку большинство из них принадлежало к семьям среднего класса, протест их был не левым, а правым. Еврейских студентов было много, их шансы на карьеру были значительно лучше, что привело к взрыву антисемитских и фашистских настроений, — пишут британские дипломаты (Vago, 1975). Евреи повсюду захватывали лучшие места, и это вызывало раздражение национального среднего класса, — подтверждает Ротшильд (Rotschild, 1974: 196). Справедливо ли это?

«Перепроизводство» было неизбежным в первые годы после войны, когда венгерские госслужащие, офицеры и студенты были вынуждены вернуться на свою этническую родину, которая не могла обеспечить им работу по профессии. Такой же эффект могла дать и Великая депрессия. Тем не менее дефицит рабочих мест не может быть объяснением расцвета фашизма в конце 1930-х, когда экономика устойчиво росла (Barany, 1971). Экономическими благодетелями Венгрии стали немцы — главные потребители венгерского сельскохозяйственного продукта. Это дало право венгерским фашистам утверждать, что нацистская Германия спасла их от «паразитической тирании еврейской финансовой олигархии». Таким образом, если экономический коллапс и был причиной появления раннего венгерского фашизма, то его последующее развитие и превращение в массовое движение шло на фоне стабильного экономического роста.