Каким-то образом вся инсула узнала, что Цезарь при смерти. Приносили маленькие подарки – от букетов с цветочного рынка до амулетов от ликийцев с пятого этажа. Неслись печальные звуки молитв из квартир, где обитали евреи. Большинство жильцов Аврелии были с ней уже много лет и знали Цезаря с пеленок. Понятливый, ужасно любопытный, говорливый ребенок, он ходил с этажа на этаж, умудряясь очаровать всех (качество, которое мать считала довольно сомнительным). Много женщин нянчили его, кормили его своими национальными блюдами, пели ему песни на родных языках, пока он не выучил их все и потом пел эти песни вместе с ними. Он был очень музыкальным ребенком. Он научился играть на струнных инструментах и освоил все виды дудок и флейт. Когда он подрос, то с лучшим другом Гаем Матием из другой квартиры на первом этаже нашел себе друзей за пределами инсулы, а потом и по всей Субуре. И теперь, когда разнеслась весть о его болезни, со всех концов Субуры стали приносить для него скромные подарки.
«Как я объясню Сулле, что Цезарь представляется каждому человеку по-иному? Что он стопроцентный римлянин и в то же время в нем скрыты десятки других национальностей? Важно не его жречество, а то, что он значит для друзей и знакомых. Цезарь принадлежит Риму. Но не тому Риму, который воплощает Палатин. Цезарь принадлежит Риму Субуры и Эсквилина, и когда он станет великим, его деяния приобретут небывалый размах, просто в силу его богатого жизненного опыта. Один Юпитер знает, сколько девочек – даже женщин моего возраста! – побывало в его постели, сколько набегов совершил он с Луцием Декумием и теми хулиганами из таверны на перекрестке, сколько жизней он затронул, потому что никогда не оставался равнодушным и всегда находил время, чтобы выслушать человека. Моему сыну только восемнадцать лет. Но я тоже верю в предсказания, Гай Марий! В сорок лет мой сын будет грозным. И клянусь всем богам, какие есть, что если потребуется спуститься в подземное царство, чтобы привести оттуда трехглавого пса Гадеса, я сделаю это, лишь бы мой сын жил».
Но конечно, когда Аврелия пришла в дом Суллы и ее проводили в комнату, полную важных людей, все ее красноречие иссякло, лицо окаменело, она стала строгой, даже суровой. Укрощенной.
Как и обещала Корнелия Сулла, присутствовали четыре весталки, все моложе ее. Вступив в коллегию в возрасте семи или восьми лет, весталка выходила из нее после тридцати лет служения. Никто из них, включая старшую весталку, еще не пересек этот рубеж. На них были белые туники с длинными рукавами, а поверх этого – еще несколько слоев белых одежд. На груди каждой весталки висела цепь с медальоном, а голову венчала повязка из витой шерсти, на которую накидывалась тончайшая белая вуаль. Жизнь, к которой допускались лишь девственницы, хотя и не требовала уединения, наделяла даже самую молодую весталку огромной мистической силой. Они прекрасно знали, что их целомудрие – залог процветания Рима, и высоко ценили свой особый статус. Некоторые из них втайне подумывали о том, чтобы нарушить клятвы, но большинство входили в роль с самого раннего возраста и гордились своим положением.
Мужчины были в тогах: Мамерк – в тоге с пурпурной полосой, которая теперь полагалась ему как претору по делам иноземцев, а Котты, слишком молодые для тоги с пурпурной полосой, – в белых. Вышло так, что Аврелия в своем розовом наряде была самой яркой из них! Подавленная, она словно окаменела. Она знала, что все напрасно.
– Выглядишь великолепно! – шепнула Корнелия Сулла. – Какая ты красивая, когда решаешься показать свою красоту! Да-да, это так. Ты прячешь свою красоту, словно ее нет, и вдруг – вот она!
– А остальные понимают, в чем дело? Они согласны со мной? – прошептала Аврелия в ответ, отчаянно желая, чтобы она была одета не в розовое, а во что-нибудь поскромнее.
– Конечно понимают. Во-первых, он – фламин Юпитера. И они считают, что он отчаянно храбр, если посмел противиться диктатору. Никто другой не осмелится на такое. Даже Мамерк. Иногда на это способна я. Ты знаешь, это ему нравится.
– Никогда не уступала, – ответила мать Цезаря.
Хрисогон тоже присутствовал, отмеривая определенную дозу лести каждому члену делегации. Он начинал завоевывать репутацию одного из главных спекулянтов на проскрипциях и нажил себе огромное состояние. Вошел слуга, что-то прошептал ему на ухо. Хрисогон направился к большой двойной двери, ведущей в атрий Суллы. И отступил в сторону, приглашая собравшихся войти.