Фавориты Фортуны

И вот наконец все завершено и диктатор удовлетворен. Сулла опустился в кресло с крокодилами и змеями на невысоком подиуме, накрытом тирским пурпуром, очевидно забыв, что ему подобало бы сидеть в простом курульном кресле из слоновой кости. Не то чтобы кто-либо из присутствующих испытывал желание покритиковать. Важно было то, что сам диктатор очень радовался. А это давало надежду на благоприятный исход.

– Говорите! – приказал он звучным голосом.

– Луций Корнелий, мой сын умирает…

– Громче, Аврелия! Играй так, чтобы слышали зрители с кавеи!

– Луций Корнелий, мой сын умирает! Я пришла с моими друзьями умолять тебя простить его!

– Твои друзья? Все эти люди – твои друзья? – спросил он, удивляясь слегка наигранно.

– Они все – мои друзья. Они присоединяются ко мне и тоже просят, чтобы ты позволил моему сыну вернуться домой, пока он не умер. – Аврелия произнесла эти слова отчетливо, так чтобы ее слышали на воображаемой кавее. Она снова стала собой. Если Сулла хочет греческую трагедию, он ее получит! Она простерла к нему руки, розовая ткань соскользнула и оголила матовую кожу. – Луций Корнелий, Цезарю только восемнадцать лет! Он мой единственный сын!

В ее голосе послышались рыдания. Они дойдут до кавеи, если именно этого хотел Сулла!

– Ты же видел моего сына. Бог! Римский бог! Потомок Венеры, достойный богини! И такой смелый! Разве он не доказал свою смелость, бросив вызов тебе, величайшему человеку в мире? Испугался ли он? Нет!

– О, это великолепно! – воскликнул Сулла. – Я и не знал, что у тебя такой талант, Аврелия! Продолжай так же, продолжай!

– Луций Корнелий, умоляю тебя! Спаси моего сына! – Ей удалось повернуться на крохотной скамеечке, она протянула руки к Фонтее, взглядом умоляя эту женщину поддержать ее игру. – Молю Фонтею, старшую весталку Рима, чтобы она также попросила за моего сына!

К счастью, к этому моменту прочие участники сцены начали выходить из состояния оцепенения и вновь обрели дар речи. Фонтея воздела руки, постаралась придать лицу страдальческое выражение, чего не делала лет с четырех.

– Спаси его, Луций Корнелий! – воскликнула она. – Спаси его!

– Спаси его! – прошептала Фабия.

– Спаси его! – крикнула Лициния.

Семнадцатилетняя Юлия Страбона переиграла всех, залившись слезами.

– Ради Рима, Луций Корнелий! Спаси его ради Рима! – раздался громогласный голос Гая Котты – голос, которым был знаменит его отец. – Мы просим тебя, спаси его!

– Для Рима, Луций Корнелий! – выкрикнул Марк Котта.

– Для Рима, Луций Корнелий! – рявкнул Луций Котта.

Последним оказался Мамерк, который проблеял:

– Спаси его!

Молчание. Одна сторона смотрела на другую. Сулла сидел в своем кресле прямо, правая нога выставлена чуть вперед – классическая римская поза. Подбородок поджат, брови насуплены. Он ждал. И вдруг: «Нет!»

Все действо опять повторилось.

И снова: «Нет!»

Чувствуя себя выжатой, как стираная тряпка, но стараясь играть еще лучше, Аврелия в третий раз принялась умолять диктатора спасти жизнь ее сыну. Голос ее раздирал душу, руки дрожали. Юлия Страбона ревела во весь голос, Лициния выглядела так, словно сейчас присоединится к Юлии. Хор просящих звучал все громче и затих после третьего блеяния Мамерка.

Молчание. Сулла ждал, приняв позу, которую он явно считал позой Зевса, – грозную, царственную, торжественную. Наконец он встал, ступил на край подиума, где и остался, зловеще хмурясь.

Потом он вздохнул, но так, что этот вздох был бы услышан в самом заднем ряду кавеи, и поднял сжатые кулаки к потолку, усеянному великолепными звездами.

– Ну хорошо, пусть будет по-вашему! – воскликнул он. – Я пощажу его! Но предупреждаю! В этом мальчишке я вижу много Мариев!

После чего он, качнувшись, словно молодой козлик, соскочил с подиума и радостно запрыгал вдоль бассейна:

– О, мне это было необходимо! Замечательно, замечательно! Я не испытывал такого удовольствия с тех самых пор, как спал между моей мачехой и любовницей! Быть диктатором – это не жизнь! У меня даже нет времени посетить театр! Но это лучше любой пьесы, и я был режиссером! Вы все очень хорошо играли. Кроме тебя, Мамерк. Сначала ты все испортил своей praetexta

, а потом стал издавать такие странные звуки. Ты зажат, дружище, слишком зажат! Ты должен постараться вести себя естественно!

Подойдя к Аврелии, Сулла помог ей сойти со скамеечки из цельного золота, после чего крепко обнял:

– Чудесно, чудесно! Ты выглядела как Ифигения в Авлиде, моя дорогая.

– А чувствовала себя торговкой в миме.

Диктатор совсем забыл про ликторов, которые с деревянными лицами стояли по обе стороны пустого кресла с крокодилами. Ничто в работе больше не удивит их!

– А теперь – в триклиний, и устроим вечеринку! – сказал диктатор, испугав всех стоявших перед ним. Одной рукой он обнял пришедшую в ужас Юлию Страбону. – Не плачь, глупенькая, все хорошо! Я просто пошутил.

Он выразительно посмотрел на Мамерка и подтолкнул к нему Юлию Страбону:

– Мамерк, возьми свой носовой платок и вытри ей лицо.

Затем Сулла вновь обнял Аврелию:

– Великолепно! Действительно великолепно! Знаешь, ты должна носить только розовое.