Федина Пасха (сборник)

Обтерла его со всех сторон и, наконец, щелкнул замочек на чемоданчике. Сняв крышку, она неторопливо перекладывала обмотанные белой ниткой, разные желтые пакеты и, наконец, вынула оттуда альбом. Открыла сиреневую бархатную обложку, где Федя успел прочитать крупными печатными буквами:

– Наденьке в…

На второй обложке он увидел улыбающуюся девушку в старомодном, но красивом платье.

– Это – моя мама, твоя прабабушка Надя. Здесь ей двадцать лет.

Девушка весело смотрела куда-то чуть вверх и в сторону. Взгляд живой и ласковый, Федя с удивлением всматривался в свежее красивое лицо. Не верил, неужели это та Надя, которую он почти не замечал. Эта только все время лежала да крестила себя.

Баба Оля медленно переворачивала страницы…

– Вот видишь, твоя прабабушка едет на целину пахать земли и сеять на них хлеб. Вот видишь, с этим чемоданчиком, который ты достал из шкафа. Вот она из окошка поезда кому-то машет рукой, может твоему прадеду. Здесь она… – бабушка медленно перелистывает страницы… – здесь ее родственники, знакомые. Вот, смотри, видишь, девушка стоит в ватных штанах, фуфайке. За спиной ружье. Это она была в охране. Склад с оружием. Строгая какая! А вот здесь лежат у пулемета – бабушка указала на молодого бойца в теплой ушанке, с выбившейся из-под шапки завитушкой. А я уж после войны родилась. А вот ее награждают медалью. За что – не помню. У нее три медали было и орден. Вот она из палатки выглядывает, смеется кому-то.

Федя долго всматривался в серьезные лица молодых далеких людей в широких штанах и длинных скромных платьях. У бабы Нади все время на голове косыночка, завязанная сзади. Последние листы альбома почему-то были пусты, хотя в них и оставались белые обрывки от фото. Лишь в самом конце сохранилась одна фотография, где прабабушка Надя шла в середине Крестного хода в завязанном вокруг головы платочке.

– Наверное, боялись еще. Тогда было сильное гонение на Церковь. Боялись всего. Чуть что – в лагеря или расстреливали за Иисуса Христа. И как у нее сохранилась эта фотография? Это сейчас мы с тобой свободно ходим в храм Божий и много народу ходит, а раньше… – бабушка вздохнула и замолчала.

– А что раньше-то было? – спросил Федя.

– Так всех прямо и расстреливали?

– Страшно было, Феденька. Потом расскажу обязательно. Да и почитаю тебе.

Бабушка погладила его по голове. Федя задумался. Казалось, нахлынула на него смешанная старая и молодая жизнь, ему еще неизвестная и в которой все, наверное, как и у него. Все было главным: война с ружьем, медали, Крестный ход… у них тоже, наверное, была своя главная жизнь, может быть главней, чем у него… А его-то еще и не было!..

Федя, сам не зная зачем, пошел в комнату к прабабушке. Она лежала уже на боку. Он остановился перед ней, представляя, как бы сейчас она стояла у пулемета или бежала куда-нибудь, или воспитывала б своего внука, его папу. Он тихонько подошел к ней поближе… нерешительно потрогал седые теплые волосы. Бабушка открыла глаза. Удивилась и как будто улыбнулась.

Ему показалось, что стало у него как бы две прабабушки: одна та, молодая Надя, с первой обложки альбома и из той ее жизни – и эта прабабушка, тоже Надя, теперь уже лежащая и уходящая в свою настоящую жизнь. Уйдет к Господу. Глаза бабушки с удивлением смотрели на Федю и, казалось, спрашивали:

– Что тебе, мой дорогой?..

– Бабушка, тебе что-нибудь надо? Может, воды принести? Ты позови меня, если что. Ладно? А носок тот, второй, это у меня первый раз так. Ну, ничего. Я приноровлюсь. Вот увидишь.

Артист

Где-то совсем рядом затарахтела машина. Бабушка подошла к окну, чуть приоткрыла занавесочку.

– К кому бы это? – подумала она, провожая ее взглядом.

– Вроде как и мимо едет, – но заметив, что машина все-таки направляется в ее сторону, она немного заволновалась и стала сосредоточенно думать. К ней никто не собирался, да и предупредили бы. И пока она размышляла и собиралась уже идти в сени, как в дверь постучали.

– Входите, у меня открыто.

– Можно? – На пороге стоял приятный, средних лет, мужчина в рабочей спецовке. Увидев иконы, на лету перекрестился и, едва переведя дух, спросил:

– Красочки не желаете? Хорошего качества. Белая и коричневая. Эмалевая. Только белой поменьше.

– А что за краска? – переспросила бабуля.

– Да говорю же – эмалевая. Белая и для пола. Сто рублей литр.

– А сколько белой осталось?

Мужчина почесал затылок.

– У меня там где-то четверть бака. Давай мать, в магазине такую не купишь. Ну как, будем брать?

– Дайте мне подумать, – растерялась бабушка.

– Сядь, сынок, на стул, передохни.

– Да некогда, мать, там водитель меня ждет. Обещал довезти краску. Самому-то не дотащить. Ну как?

– А где краска-то, сынок?

– В машине, я же говорю, с водителем. Принеси? Есть там воронка, только тару свою. Ну как, мать? Только думай быстрей. А в смысле дороговизны она того стоит. Поверь мне. В магазине попробуй найди такую, а цены сейчас сама знаешь.

– А откуда краска-то?

Мужчина нетерпеливо повернул голову:

– Ну, е мое. Я маляр сам. Все честным путем. В конце концов не хочешь – не надо, я к другим поеду. Быстро возьмут. Принести краску?…