Феноменология зла и метафизика свободы

Так, эстетика авангардизма – эстетика насмешки, эпатажа, глумления, провоцирующих ответное возмущение. Это эстетика скандала и стилистика хулиганства. Достаточно вспомнить скандальные формы поведения футуристов, дадаистов, сюрреалистов. В своем опрокидывании устоявшихся норм, поиске их парадоксальности, обнаружении тривиальности и ценности нетривиального роль авангарда в общем-то сродни роли юродивого в религиозном сознании. Авангард тяготеет к абсурду, нонсенсу, зауми, косноязычию, невегласию, в пределе – к молчанию. К освобождению от осмысленности и знаковости, оборачивающимся панзначимостью, тотальной осмысленностью. Это не парадокс и не противоречие. Нон-сенс открывает свободу интерпретаций и толкований, открывая бесконечную ширь и глубину осмысленности. Кощунство оборачивается новым утверждением ценного, свободой этого утверждения. Поэтому кощунствующий ниспровергатель основ со столь большим пиететом требует «чтить права поэтов» на это кощунство и ниспровержение. Все авангардистские манифесты полны, если не переполнены, именно этой – главной и абсолютной – ценности.

На первый план выходит не предметное содержание творчества, а его источник. Не важно – что, важно – кто! Любое проявление бытия творца – мазок, жест, плевок, мало ли какие отправления, просто сам он – становится предметом эстетического восприятия. Но кто он такой и по какому праву открывает бытию-под-взглядом сокровенное, сокрытое – на позор? На оценку, заранее отвергая значимость любой из оценок?

Авангард – осмысление ранее бессмысленного, изречение неизреченного, неизрекаемого, зримость сокрытого и сокровенного, выражение невыразимого. Отсюда нефигуративность авангардистского изобразительного искусства, его «беспредметность», «абстрактность» и «сюрреалистичность». Но в принципе, этот нефигуративизм есть продолжение реализма Возрождения. Тот противопоставил обобщениям религиозного искусства – истинно абстрактным схематическим образам – индивидуальный облик человека и индивидуальное видение мира. Абстракциям и символизму обратной перспективы был противопоставлен индивидуализм единой точки зрения прямой перспективы. Современный нефигуративный авангардизм делает следующий шаг – в бездны этого внутреннего мира индивида. Предметный мир расчленяется на потоки энергий, сил, стихий.

Авангард – апокалипсический реализм дегуманизированного, бесчеловечного, распавшегося и расползающегося мира, исчезающей и непостижимой реальности. Он – кризис реальности, не вмещаемой в человечески освоенные и осмысленные формы. Неспроста центром российско-советского авангарда всегда был Петербург, сам став символом-мифом города «из ума», антигуманного, городом – нравственного испытания личности и этноса, городом призрачных, потусторонних (во всех смыслах) надежд.

Авангардизм утопичен. Это специфический утопизм утопичности высших ценностей, когда всегда есть соблазн превратить их в предельные абстракции.

Авангардизм эротичен, весь он есть прорыв Эроса в культуру. Согласно наблюдениям В. В. Розанова за русской символической поэзией, это Эрос, «не одетый поэзией», не затуманенный, не скрытый», весь смысл, красота, муки и радости которого исходят в акте любви и следует за ним. «…Все здесь отброшено; отброшено самое лицо любимого существа: на него, как на лицо оперируемое, набрасывается…покрывало, чтобы своим выражением страдания, ужаса, мольбы оно не мешало чему-то «существенному», что должно быть совершенно тут, около этого лица, но без какого-либо к нему внимания»[129]

. Женщина без образа, без имени, фигурируют только части тела – «бледные ноги» и т. д. Авангардистская любовь – любовь безличная, роковая и невменяемая. Это, в общем-то, любовь не личности к личности, а действие некой родовой стихии. Это любовь man, которая в конечном счете, как уже ранее говорилось, сводится к насилию над личностью.

Можно, конечно, оправдывать авангардизм тем, что он разрушает ложные мифы, иллюзорное бытие, ложное общее, расчищая поле бытия для нового, свободного утверждения. Но где критерии истинного и ложного? И кому решать? Похоже, авангардизм, несмотря на все оговорки и парадоксы совпадает с самозванством, а поскольку он – крайнее выражение творческого сознания, то и последнее совпадает с самозванством? Творчество, как и разум, предстает возможным источником и причиной тотального ничтоженья, грядущей гибели человека. Неужели прав Н. Амосов, утверждая: «В творчестве, похоже, и заложена погибель человеческого рода. Неандерталец, живущий согласно инстинктам, вписывался в природу, а человек разумный, с вещами и идеологиями, может и не вписаться. Что мы теперь и наблюдаем»[130]

.

Обреченный на свободу и творчество, человек тем самым обречен? На самозванное уничтожение собственного бытия?

Авангардизм и насилие