Феноменология зла и метафизика свободы

Творец, художник, гений – маргинал, вываливающийся и выпадающий, если не выдирающийся из здесь и сейчас, личность вне пространства и вне времени, а точнее – личность в абсолютном пространстве и в абсолютном времени бытия. Это Одинокий Человек, стоящий перед лицом предельных границ человеческого бытия, перед лицом Вечности, Вселенной, Смерти, Свободы, Бога.

Политический контекст, личная неустроенность и страдания способствуют осмыслению и переосмыслению человеком мира и своего места в нем. Но конечным полем творчества – несомненно трагическим – является не фон, не среда, не условия, а человеческая душа.

«Это не берется человеком, это ему дается. Природа этого дара или проклятия не ясна и непонятна. У меня много замечательно умных, тонких, мудрых друзей – но им просто не дано вот этого: выходить на сцену, или писать книги, или снимать кино… Будь они хоть кладезь знания. А выходит какой-нибудь пацан, который не знает ничего, кроме того, что ему больно и что больно еще кому-то, и кричит от этой боли… И приходит вера. Спроси, какое у него право на это?»[126]

.

Творчество и гениальность не от технического мастерства и даже не от способности воплотить замысел. Эти качества рационалистичны именно в «техническом» плане. В плане технологической рациональности гений вполне может быть злодеем, там он – лишь мера умения, эффективности. Овладев умением – становятся гениями. Это путь пушкинского Сальери – поверить алгеброй гармонию. Без союза с Люцифером этот путь не пройти. Недаром в западноевропейской культуре тема гения и творчества столь фаустовская, сатанински-мефистофельская. Гетевский Фауст, Адриан Леверкюн Т. Манна, Сальери – гении одного ряда. Сатанизм, насилие, убийство – ничтоженье самозванством довлеют в них.

Другой ряд и другой путь – гений пушкинского Моцарта. Это мир не «техне», а «космоса»: сопричастность гармоничному целому мира, ответственное не-алиби-в-бытии, не то что осознание, а переживание своего призвания и избранничества, естественная, если не инстинктивная связь с природными стихиями, противоположная рассудочному прагматизму.

Гений – сын естества и естественности – не искусной искусственности. Он пантеистичен, светел и щедр. Он – воплощение добра, гармонии и Абсолюта. Как пушкинский Моцарт. «Гений и злодейство – две вещи несовместные», потому как происходят из разных миров. Несовместимы сами эти миры. Гениальность – не мера и степень. Это качество. Трещина в бытии проходит через сердце поэта, и он работой своей души, своего разума восстанавливает утраченную гармонию мира. «Технологический» гений не может не быть убийцей, причем убийцей целого, Абсолюта. Гений это иное качество, чем способности, талант, умение, квалификация, мастерство. Это единство с творящей целостностью мира не может не быть нравственным, противостоящим уничтожению и злодейству.

Творец всегда творец, а самозванец всегда самозванец. Это уже проблемы общества – распознать кто есть кто, и время действительно расставляет все на свои места – бывший в глазах современников умалишенный или преступник осознаются гениями, а соблазнившие других, целые народы, самозванцы судятся судом истории. Но, повторяю, это проблемы общества. Сами они от этого не меняются. Надо просто учиться их распознавать. Самозванец всегда видит себя воплощенной целью, а других – средством. Творец же, склонный в себе видеть средство, предпочитает экспериментировать над самим собой, но не навредить другим. Первый прокламирует великое добро, оправдываясь им, второй – извиняется за причиняемое другим по возможности малое зло.

В политике свободное демократическое общество давно уже выработало защиту и иммунитет против самозванцев. В XX веке начала осознаваться необходимость защиты от самозванцев в науке и технике. Похоже, однако, что само научно-техническое творчество задает эти границы и барьеры в виде все больших затрат и средств, предполагаемых научно-техническим прогрессом; и естественным образом возникает вопрос о приоритетах, критериях и выборе. Нынешние наука и техника уже не могут развиваться спонтанно, по воле своих творцов, они становятся все менее самодостаточными и все более зависимыми от предпочтений, а это уже дело человеческое – не внечеловеческого абстрактного разума, а именно человеческого, обыденного, здравого, сердечного, чувствующего границу добра и зла как границу дисгармонии бытия.