Феноменология зла и метафизика свободы

Кенотипичность кенозиса; Юродство святости; Авангардизм и святость; Святость и интеллигенция; Святость на Руси.

Кенотипичность кенозиса

Платой за гуманистическое самоутверждение человека, не пожелавшего подчиниться ничему сверхчеловеческому, но активно утверждающего бытие, является жажда творчества, истощение и растрата сил и творчества, богоборческие стороны которого были уже рассмотрены. Поэтому святость сродни творчеству. Святой прозревает судьбы человечества, сочетая полное отрицание конформизма с сознанием служения сверхличной цели. Судьба вставшего на путь святости сродни судьбе пророков со всей ее внешней незавидностью: конфликтами с коллективными общностями, побиванием камнями, непризнанностью и т. д. В этой своей профетической миссии святой подобен авангардисту, слушающему не голос, идущий извне, но исключительно внутренний голос сердца.

Кенозис иночества и иномирности смыкается, таким образом, с кенотипичностью творчества как новообразности. Кенозис как выход из себя вовне смыкается с кенотипом-новизной. И дело не в игре слов, восходящих к различным корням и имеющим лишь общую фонетику. Глоссолалия лежит на поверхности, служит смысловому взаимооплотнению святости и творчества. Авангард и творчество глубоко и интимно связаны с самоистощанием. Впечатление, что авангард – демонизм и бесовство, – поверхностно. Торжество абсурда и нонсенса означает не конец смысла, не его отсутствие, а скорее – его бесконечное многообразие. Нон-сенс означает открытость множественности смысла.

Беспокойный, угловатый, острый и колючий авангард в силу своей эсхатологичности ближе исконным религиозным чаяниям, чем спокойная консервативная округлость «полнотелой» реальности. Религиозное сознание невротично, кризисно. Оно совершает осмысление поверх норм и реального пространства-времени. Сама идея Бога – не столько набор позитивных атрибутов, сколько не то, не то и не то, и сверх этого – ничто из того, что в этом мире, он – нечто над- и вне-мирное. Религиозная реальность открывается за реальностью, находится и развивается впереди реальных процессов к еще неставшему, но зовущему и предсказанному. Такое откровение и воспроизводит авангард. Он религиозен в том плане, в каком авангардна религия. Наглядность и зримость абстрактного и беспредметного авангарда теоморфна, запредельна.

Святой постоянно оскорбляет чувства привычной благопристойности, опрокидывает устоявшиеся привычные ценности и нормы, придает высокому обличье низкого, а низкому – высокого. Его поведение столь же скандально, как и поведение авангардиста. По сути своей скандальным – в рамках благоверного иудаизма – было и поведение Иисуса Христа, объявившего себя Сыном Божьим, водившего дружбу с мытарями и блудницами. Святой – не такой как все, безумен. Он – юродивый.

Юродство святости

Святость – самоизвольное мученичество. Крайняя аскеза, самоуничижение, мнимое безумие и истязание плоти. Будучи обращенными на себя, они – самоистощание, реализация кенозиса. К миру же они обращаются стремлением «ругаться миру», обличением грехов, невзирая на приличия. Для мира такой святой – юродивый, надевший личину безумия. «Самые неожиданные и «головокружительные» святые – это юродивые»[171]

. Собственно, именно полное самоотрицание (самоистощание) и позволяет обличать мирскую гордыню – «благодать почиет на худшем». Юродивый – провокатор нравственности, прямо-таки вынуждающий окружающих на брань, плевки, побои.

Христианская религиозность и святость изначально юродивы. Это юродство – не отрицание морали и нравственности, веры, а отрицание верой, нравственностью и моралью. Послушание через непослушание. Новозаветная фраза, чаще других используемая для обоснования юродствующего подвижничества (из первого послания св. ап. Павла коринфянам), гласит: «и я говорю: мы уроди Христа ради: вы славни, мы же бесчестни, вы сильны, мы же немощни». Эту фразу цитировал протопоп Аввакум, объясняя свое необычное поведение на суде, которым судил его Собор 1667 года.

Юродивый «Христа ради» – невменяем, и потому считается в религиозном сознании неприкосновенным – Божиим человеком. Характерна амбивалентность юродства (шутовства) и власти. Российские цари содержали при дворе юродивых, подчеркивая тем самым архетипическую близость царя и изгоя (раба). Шутовство Ивана IV, Петра Великого, отчасти – Сталина – того же рода явления. И вместе с тем любая мирская мобилизация и реформаторство отрицают правомерность подвижничества и юродства. Запрет Никона на юродство, неприятие его Петром, борьба большевиков с христарадничеством, коммунистов – с инакомыслящими. Юродствующие реформаторы как бы узурпируют право на юродство и святость, закрепляя за собой на них исключительное право, лишая его других.

Авангардизм и святость