Феноменология зла и метафизика свободы

Собранные материалы напугали редактора университетского издательства – кругом неизвестных ей авторов, тематикой и манерой письма, исповедальным стилем философствования, – и, несмотря на наличие двух авторитетных отзывов, она обратилась за дополнительной экспертизой на философский факультет. Заказанные отрицательные отзывы были получены. Главным аргументом рецензентов был «неакадемический» стиль большинства материалов. Особенно резко один из рецензентов отозвался о статье В. А. Карпунина, посвятив ей бо́льшую часть отзыва и квалифицировав ее, в конце концов, как «философский эксгибиционизм». Такая обостренность реакции была вызвана, как кажется, тем, что один профессор увидел в другом «изменщика» занудному «профессионализму», то бишь «академическому» стилю изложения.

Статьи были вскоре опубликованы в других – не университетских – изданиях, редактор, облегченно вздыхая, вернулась к, по ее словам, «нормальным статьям факультетских профессоров». С тех пор многое изменилось на том же философском факультете, в том числе и в плане тем и способов изложения мысли, но квалификация карпунинской статьи крепко засела в памяти. А разве не философский эксгибиционизм сам этот отзыв? И если уж на то пошло, разве не эксгибиционистично любое философствование? Разве нельзя его рассматривать как форму самозванства в духе «Самолет летит, колеса стерлися. Вы не ждали нас, а мы приперлися!» со своими осмыслениями, откровениями и объяснениями?

Ведь философия это всегда «о себе – любимом» философа, в его стремлении познать, объяснить, а значит – оправдать. Разум вообще дан человеку для осознания меры и содержания его укоренен-ности в бытии, и тем самым его ответственности, не-алиби-в-бытии. Не дано человеку видеть и знать будущее. Ему доступны только настоящее и память прошлого. Он обречен на постоянное осмысление и переосмысление своего пути. Но он и не может жить в бессмысленном мире, ему важно понять, почему он здесь и сейчас и такой. Понять, и значит – сделать не случайным. Даже после его смерти этот процесс может продолжаться и продолжаться, будут возникать новые и новые интерпретации даже хорошо известного факта. Одна история последней пушкинской дуэли чего стоит: каждый новый открытый историками факт способен перевернуть представления о мотивах и ответственности сторон в этом событии. В этом плане и человечество обречено на постоянное переосмысление истории – прежде всего, чтобы понять настоящее.

Да и попытки прогнозировать, строить модели будущего, планировать – не что иное, как рефлексия о своих возможностях «здесь и сейчас». Изменятся обстоятельства и возможности – изменятся и представления о будущем, и планы.

Как ни крути, а человеческое познание в конечном счете оказывается самопознанием себя «и своих обстоятельств» и, как следствие – самооправданием себя вместе с обстоятельствами. Очень точно это выражается в детских защитных отговорках: «У кого что болит, тот о том и говорит», «Каждый понимает в меру своей испорченности», «Кто как обзывается, тот так и называется» и вообще – «Сам дурак».

В этом смысле исповедь – наиболее чистый жанр такого осмысления. И особенно – философская исповедь, в силу культуры и профессионализма самооправдывающейся мысли.

Человеческое измерение бытия суть свобода и ее оборотная сторона – ответственность. Вне человека нет свободы, и, значит, никто не виноват. Один сплошной детерминизм, каузальные связи, биоценоз и прочие закономерности. И человеку важно их знать – эти детерминации, важно вписаться в них. Если не хватает науки, в ход идут астрология, хиромантия, магия и прочие интерпретационные схемы, объясняющие ему осмысленность и неслучайность, если не неизбежность существующего положения дел в мире, в обществе, в его семье, в нем самом.

В простейшем случае это проявление свободы воли как воли к неволе, желания уйти от своей свободы=ответственности. В более сложном – человек пытается понять «за что», осознать меру своей вины, а осознав – построить каузально-детерминистскую цепочку к настоящему. На этом построен психоанализ, логотерапия, когда человеку помогают выстроить эту интерпретацию, понять «зачем?», «почему?» и «за что?». И оказывается, что все дело в родовой травме, эдиповом комплексе, уличном окружении, социальном происхождении, знаках зодиака и т. д. и т. п. На этом основан и суд – судят-то ведь человека, в конце концов, не за деяния, а за мотивацию. Весь спор обвинения и защиты – спор об интерпретациях, о мотивах и «обстоятельствах», смягчающих или отягчающих вину.