Философия настоящего

Только что сказанное имеет два разных возможных контекста: контекст эпистемологической проблемы и контекст развития незрелого опыта младенца в опыт сообщества, к которому он принадлежит. Эпистемолог полагал, что всякий перцептуальный опыт заключает в себе осознание, т. е. несет в себе когнитивную референцию к чему-то, что им не является, и что его задача — попытаться идентифицировать эту когнитивную референцию к миру, лежащему вне опыта индивида, с когницией индивида, достигающей своей цели внутри опыта. Следовательно, эпистемолог отталкивается от непосредственного опыта индивида и пытается с помощью этой когнитивной референции добраться до мира, находящегося вне индивидуального опыта. Биолог и генетический психолог, в свою очередь, отталкиваются от мира, в который индивид входит, и пытаются показать, как этот мир формирует опыт индивида и как индивид переформирует его. Ученый, конечно, работает в установке биолога и психолога. В своем исследовании он должен начинать с проблемы, находящейся в неоспоримом мире наблюдения и эксперимента. Его проблема ставит под сомнение некоторые черты этого мира, но научные данные устанавливаются в том, что остается непоколебленным. В той мере, в какой перцептуальный опыт индивида неадекватен — лишен объективности, — должно быть возможным вычленить из него то, что не ставится под вопрос и может быть проверено путем компетентного наблюдения и эксперимента. Эти наблюдение и эксперимент предполагают перцептуальный мир, не лежащий внутри проблематичной области. Для ученого проблема познания не возникает до тех пор, пока не появится исключение или пока логическое развитие структуры мира не принесет с собой новые объекты, требующие реконструкции.

Но хотя ученый должен наблюдать, измерять и экспериментировать в перцептуальном мире, новейшие гипотезы, поддержанные и подтвержденные экспериментальными проверками, привели к построению научных объектов, вторгшихся в поле перцептуального объекта и, видимо, сделавших из тех объектов, в отношении и среди которых осуществляются самые точные его измерения, проблему, которой его научная доктрина не может пренебречь.

В соответствии с доктриной классической механики, перцептуальные переживания веса и усилия прямо соотносились с массой и силой. И они были континуумами, которые действительно или в воображении могли до бесконечности подразделяться. От визуально-тактильного пространства того, что я назвал манипуляторной областью, могли быть абстрагированы «здесь» и «там», «право» и «лево», «верх» и «низ» перцептуального пространства, и при этом оставался непрерывный медиум, системы координат которого поддавались произвольному изменению положения, которое не затрагивало достоверности законов механики, применяемых к системам соотнесенных с разными координатами тел. Абсолютное пространство Ньютона не несло с собой никаких несуразностей, когда физик осуществлял свои наблюдения и эксперименты в своем перцептуальном мире. Его собственная система координат могла быть заменена любой другой, и это никак не сказывалось на ценности его выводов. Воображение, стало быть, продолжало до бесконечности то, что микроскоп осуществлял в своем ограниченном масштабе. Оно презентировало то, что лежит за пределами круга восприятия, как перцептуальное, не подразумевая, что презентируемое — это что-то иное, нежели фрагмент того, что является перцептуальным. Физики могли выстраивать модели из своих гипотез, и это была всего лишь более совершенная анатомия перцептуального мира.

Между тем с теориями электромагнетизма пришел анализ, принесший элементы, которые больше не могли быть фрагментами воспринимаемых вещей. Лорд Кельвин пытался за них удержаться и утверждал, что не может понять гипотезу, которую он не может представить в виде модели. Однако отсутствие инвариантности в уравнениях Максвелла, преобразования Лармора — Лоренца, благодаря которым было преодолено это затруднение, и Эйнштейнова интерпретация преобразований Лоренца оставили позади саму структуру перцепта. Перцептуальная вещь сепарирует пространство и время. Она есть то, что она есть, вопреки (maugre') времени. И коли она подвержена распаду во времени, то функция науки — вернуться к тем постоянным элементам, которые сохраняются. Нерушимые атомы Ньютона обладали содержаниями массы, иррелевантными времени. В перцептуальном мире физические вещи являются непременными условиями событий. В электромагнитном мире события являются конечными элементами физических вещей, ибо время стало существенной характеристикой их содержаний. Скорости определяют массу и размеры. Итогом, как мы уже увидели, является пространство-время, в котором события геометрически расчерчены и которое должно в своих геометрических конфигурациях поглотить не только инерциальную и гравитационную энергию, но и энергию электромагнетизма, если довести до логического завершения программу, представленную Эйнштейном после его первоначального успеха в работе с гравитацией.