Финансист

And by this time his financial morality had become special and local in its character.	А к этому времени у него выработалась особая деловая мораль, мораль финансиста.
He did not think it was wise for any one to steal anything from anybody where the act of taking or profiting was directly and plainly considered stealing.	Он считал недопустимым красть лишь в том случае, если подобный акт стяжания или наживы так и назывался кражей.
That was unwise-dangerous-hence wrong.	Это было неблагоразумно, опасно, а следовательно - дурно.
There were so many situations wherein what one might do in the way of taking or profiting was open to discussion and doubt.	Могло случиться, что способ приобретения или наживы вызывал сомнения и порицания.
Morality varied, in his mind at least, with conditions, if not climates.	Этика, в представлении Каупервуда, видоизменялась в зависимости от обстоятельств, чуть ли не в зависимости от климата.
Here, in Philadelphia, the tradition (politically, mind you-not generally) was that the city treasurer might use the money of the city without interest so long as he returned the principal intact.	В Филадельфии укоренилась традиция (разумеется, в кругах местных политиков, а не всего городского населения), согласно которой казначей мог безвозмездно пользоваться деньгами города при условии, что со временем он возвратит их в кассу.
The city treasury and the city treasurer were like a honey-laden hive and a queen bee around which the drones-the politicians-swarmed in the hope of profit.	Казначейство и казначей здесь напоминали собою полный меда улей и пчелиную матку, вокруг которой вьются, в чаянии поживы, трутни, то есть аферисты и политические деятели.
The one disagreeable thing in connection with this transaction with Stener was that neither Butler, Mollenhauer nor Simpson, who were the actual superiors of Stener and Strobik, knew anything about it.	Единственной неприятной стороной сговора со Стинером было то, что ни Батлер, ни Молленхауэр, ни Симпсон, то есть фактическое "начальство" Стинера и Стробика, ничего об этом сговоре не знали.
Stener and those behind him were, through him, acting for themselves.	Сам Стинер, а также лица, стоявшие за ним, действовали через него, Каупервуда, в своих личных интересах.
If the larger powers heard of this, it might alienate them. He had to think of this.	Великие мира сего, прознав об этом, могут разгневаться.
Still, if he refused to make advantageous deals with Stener or any other man influential in local affairs, he was cutting off his nose to spite his face, for other bankers and brokers would, and gladly.	Если же он откажется вести столь выгодные дела со Стинером или с кем-либо другим из местных воротил, он только сам себе навредит, ибо его с готовностью заменит другой банкир или маклер.
And besides it was not at all certain that Butler, Mollenhauer, and Simpson would ever hear.	А кроме того, нет никаких оснований предполагать, что Батлер, Молленхауэр и Симпсон об этом пронюхают.
In this connection, there was another line, which he rode on occasionally, the Seventeenth and Nineteenth Street line, which he felt was a much more interesting thing for him to think about, if he could raise the money.	Здесь следует еще сказать, что Каупервуд, случайно проехав по коночной линии Семнадцатой и Девятнадцатой улиц, счел ее весьма соблазнительным объектом, нужно было только раздобыть необходимый капитал.