Финансист

Her fortieth year had come for her at a time when life ought naturally to stand fixed and firm on a solid base, and here she was about to be torn bodily from the domestic soil in which she was growing and blooming, and thrown out indifferently to wither in the blistering noonday sun of circumstance.	Ей минуло сорок лет, и к этому времени ее жизнь, казалось бы, должна была покоиться на прочной, незыблемой основе, а теперь жестокая рука грозила вырвать ее из благодатной почвы, где она жила и цвела, и выбросить увядать в палящем зное горестей и унижений.
As for Cowperwood, Senior, his situation at his bank and elsewhere was rapidly nearing a climax.	У Каупервуда-старшего все дела тоже стремительно шли под уклон.
As has been said, he had had tremendous faith in his son; but he could not help seeing that an error had been committed, as he thought, and that Frank was suffering greatly for it now.	Как мы уже говорили, его вера в сына была безгранична, но он понимал и без конца твердил себе, что Фрэнк в какой-то миг, видимо, совершил ошибку и теперь жестоко расплачивается за нее.
He considered, of course, that Frank had been entitled to try to save himself as he had; but he so regretted that his son should have put his foot into the trap of any situation which could stir up discussion of the sort that was now being aroused.	Старик, конечно, считал, что Фрэнк был вправе попытаться спастись уже известным нам способом, но не мог не страдать от сознания, что его сын попался в капкан обстоятельств, вызывавших сейчас все эти толки.
Frank was wonderfully brilliant.	Фрэнк, по его мнению, был на редкость блестящим человеком.
He need never have taken up with the city treasurer or the politicians to have succeeded marvelously.	Он мог бы добиться исключительных успехов, не связываясь ни с городским казначеем, ни с политическими воротилами.
Local street-railways and speculative politicians were his undoing.	Конные железные дороги и политики-спекулянты погубили его.
The old man walked the floor all of the days, realizing that his sun was setting, that with Frank's failure he failed, and that this disgrace-these public charges-meant his own undoing.	По целым дням шагая из угла в угол, старый Каупервуд все яснее понимал, что его звезда близится к закату, что крах Фрэнка - и его крах, что этот позор - публичное обвинение в бесчестных действиях - несет погибель и ему.
His hair had grown very gray in but a few weeks, his step slow, his face pallid, his eyes sunken.	За несколько недель его волосы окончательно поседели, походка стала медлительной, лицо побледнело, глаза ввалились.
His rather showy side-whiskers seemed now like flags or ornaments of a better day that was gone.	Живописные бакенбарды напоминали сейчас старые флаги - украшения лучших, безвозвратно ушедших дней.
His only consolation through it all was that Frank had actually got out of his relationship with the Third National Bank without owing it a single dollar.	Единственным его утешением было то, что Фрэнк полностью рассчитался с Третьим национальным банком, не остался должен ему ни единого доллара.
Still as he knew the directors of that institution could not possibly tolerate the presence of a man whose son had helped loot the city treasury, and whose name was now in the public prints in this connection.	И все-таки старик знал, что правление банка не примирится с пребыванием в его составе человека, чей сын способствовал расхищению городской кассы и фигурировал сейчас во всех связанных с этим делом газетных сообщениях.
Besides, Cowperwood, Sr., was too old.	Кроме того, Генри Каупервуд был стар.
He ought to retire.	Ему пришла пора уходить в отставку.