Франсуа Вийон

К счастью, оставалась еще придворная жизнь. Но жить при дворе было принято иначе, чем в те времена, когда сеньор, окруженный своими подданными, правил и судил, скликал на войну или вел переговоры о мире. Двор теперь лишь отчасти состоял из «людей», положение которых определяла феодальная иерархия. Двор — это придворные, среди которых кого только не встретишь; все вместе они и составляют двор, определить который проще на практике, нежели исходя из четких политических понятий. Одни находят свое место сами, других туда устраивают. Друзья, просители, верноподданные — все образуют подвижную группу, где взаимоотношения так же зыбки, как и ее контуры. Что касается «жизни двора», то это — спектакль, который сами для себя играют принц и его окружение.

«Жизнь замка» содействует успеху этого спектакля, если только жилище достаточно вместительно и может гостеприимно принимать весь двор на протяжении долгого времени.

В феодальные времена жизнь сосредоточивалась на тесном пространстве, ограниченном донжонами и стенами крепостей. Пребывание у сеньора длилось ровно столько, сколько это нужно было вассалу. Сослужив свою службу, всяк возвращался к себе. Большие ассамблеи были редки, как и замки, в которых для всех придворных находилось удобное пристанище.

Позже жизнь стала сосредоточиваться в Париже и на XIV век приходится один из пиков такого развития, так что жизнь двора делилась тогда между отдельными аристократическими домами. Король и его окружение останавливались то во дворце Сен-Поль, между Сеной и Бастилией, то в соседнем дворце, Пти Мюск, — впоследствии, в конце века, получившем название Нового дворца, — если только не отправлялись в Венсен или, что случалось реже, в прекрасный дом, построенный Карлом V напротив северной куртины старого Лувра. У Парижского двора был свой дворец в Бургундии — от него осталась одна башня на улице Тюрбиго, — в Наварре, был Анжуйский, Бурбонский дворец, Беррийский дворец в Бретани. Был даже Арманьякский и тот самый Сицилийский дворец возле Сент-Катрин-дю-Валь-дез-Эколье, на севере Сент-Антуанской улицы, который одно время являлся собственностью Людовика I Анжуйского, дедушки короля Рене.

В распоряжении Карла Орлеанского был старый Орлеанский дворец — украшение улицы Сент-Андре-дез-Ар; в этом дворце жили герцог Людовик и его супруга Валентина Висконти. Смута смела эти аристократические резиденции. Париж перестал быть городом, где все на виду, где нет ничего тайного, где всякий, кто занимает видное общественное положение, должен иметь собственный дом и своего стряпчего. Раздел Франции ускорил децентрализацию. Тулузский парламент приобрел во время войны подлинную самостоятельность, вот-вот такие же парламенты должны были появиться в Гренобле и Бордо. Вскоре была создана палата высшего податного суда в Руане и такая же в Монпелье. По мере того как появлялись новые независимые институты, развивались местные органы управления. Бретань и Бургундия даже начали чеканить золотые монеты, хотя всем было хорошо известно, что это — прерогатива суверена; никто уже не помышлял о том, чтобы представлять свои дела парижским судам, хотя прежде эти дела можно было решить только в королевском суде.

При новом разграничении функций, когда университеты стали достоянием других городов, интеллектуальная жизнь в провинции стала более насыщенной и целенаправленной. Когда принц жил в Париже, эти города являлись административными центрами, теперь же они приобрели столичный облик, а практика созыва генеральных штатов предоставляла им такие же возможности, как городам королевским. Так произошло и с Анжером, где правил герцог Анжуйский; Нант стал столицей герцога Бретонского, а Тулуза при правителе Лангедока Карле Анжуйском, графе Мэнском, приобрела подобный статус для наследника престола, дофина Людовика, будущего Людовика XI.

Времена величественных башен миновали. Конец тесным жилищам, где придворный, лежа на охапке соломы, мечтал, когда же закончится его служба. С появлением артиллерии укрепленные крепости, расположенные на равнине, уже не гарантировали безопасности их обитателей. Они оказались открыты врагу и так же ненадежны, как перемирие. Старые крепости по-прежнему устремлялись ввысь. Но уже не было нужды так высоко искать защиты для огороженного от мира тесного пространства. А вот привольную жизнь двора, сообразную наступившим временам, замок мог обеспечить.

Искусство жить в этих рамках неплохо отражает честолюбивые замыслы и капризы принца. Бургундский двор во времена «великого герцога Запада» Филиппа Доброго был средством управления и способствовал политическому расцвету. Дворы Тараскона и Анже являлись прибежищем для короля Рене, уставшего от ненужных битв и впечатляющих поражений. Рене потерял все, что оставалось еще от итальянского королевства; его удел был тихо радоваться жизни и проводить досуг, извлекая пользу из своих и чужих талантов. Рисовать, танцевать, сочинять стихи — вот в чем состоял его реванш за утрату неаполитанского королевства.