Но трудности австрийцев оказались временными, и надежды Фридриха не оправдались. Его оценка ситуации, соотношения сил была чересчур оптимистичной, и он вскоре признал, что давление на войска его противников со стороны Франции оказалось недостаточным и не предотвратило их наступления против него. Он надеялся приступить к основным действиям через некоторое время после взятия Праги, но теперь оказывался перед лицом превосходящих сил противника. Все внимательно наблюдали за его поведением. Русские через Мардефельда пытались деликатно выяснить, не намерен ли король Пруссии дать Карлу Лотарингскому настоящее сражение. Фридрих резко отвечал, что нелегко навязать противнику сражение на обладающей сложным рельефом территории Богемии. Где бы ни происходили стычки, прусские войска показывали себя с самой лучшей стороны, но и тыловое обеспечение оказывало значительное влияние, и оно могло заставить Фридриха отойти, хотя сделай он это, то обязательно вернулся бы в следующем году.
Обстоятельства вынуждали Фридриха быть осмотрительным. Когда у него появилась возможность провести генеральную атаку на австро-саксонские войска у Маршевица, в двадцати пяти милях к югу от Праги и к востоку от Молдау, он расположил армию, вновь продумал ситуацию и принял решение не ввязываться в битву; видимо, это решение было мудрым. Вторая Силезская война теперь развивалась для Фридриха неблагоприятно. Она начиналась неплохо, но обстоятельства действовали против него. Фридриху не хватало везения. Он, однако, продемонстрировал величие ума, признав, что его большой план не удался и теперь необходимы новые подходы с учетом создавшейся ситуации. В начале ноября, ведя переписку с Подевильсом о возможностях мира, Фридрих отдал войскам приказ отходить к северу, прекратить наступление на Молдау и оставить Прагу. К середине ноября до известной степени дезорганизованная армия в условиях отчаянной нехватки продовольствия и припасов была вынуждена перейти через границу Богемии, непрерывно атакуемая венгерской и хорватской легкой кавалерией. 9—10 ноября пруссаки, отступая в Силезию, переправились через Эльбу.
Фридрих, вопреки надеждам, которые он питал всего несколько недель назад, мало чего добился, кроме еще более удручающего понимания трудностей военного положения коалиции. Король не проиграл сражение, но потерял большое количество людей, не в последнюю очередь из-за болезней. В соотношении сил перевес был не в его пользу, в определенной степени из-за вмешательства саксонцев; но он никогда не ожидал от Саксонии ничего хорошего, к тому же наверняка знал, что его непрошеный марш через эту страну никак не расположит к нему дрезденский двор. Трудности с тыловым обеспечением кампании в Богемии были полностью предсказуемыми. Угроза со стороны Ганновера, которая так и не получила материального воплощения, также учитывалась в его начальных расчетах. Россия не предприняла никаких шагов. Его наибольшее неудовольствие вызвали медлительность маневров французских войск и их незначительное воздействие на Карла Лотарингского, но Фридрих и этого ожидал. Он так же ворчал и во время предыдущей войны, и вряд ли были причины считать, что развивающаяся ситуация или его увещевания будут сильно влиять на командующих французскими войсками. Король и сам не прибег к маневрам, которые, как он признавал впоследствии, можно было предпринять, чтобы предупредить соединение саксонцев с австрийцами.
Пока Фридрих не проявил себя как мастер маневра. В самом деле, хозяевами положения оставались австрийцы. Разбирая ход кампании, как он делал почти всегда, Фридрих признал этот факт. Австрийцы не позволили ему использовать благоприятную ситуацию, заставили совершать марши и контрмарши, которые им практически не угрожали; создали вместе с саксонцами превосходство в силах там и тогда, где и когда это было необходимо; вынудили его отойти и не дали соединиться с французами. Австрийскими операциями руководил престарелый фельдмаршал Траун (ему было шестьдесят семь лет), и Фридрих на закате дней, так же как он делал часто и прежде, отдал должное его знаниям и полководческому искусству: «Какой человек! Он был моим учителем! Он научил меня тому немногому, что я знаю! Он исправил мои ошибки!». А когда Фридрих 18 декабря написал Людовику XV