Галиция против Новороссии

Решение этой проблемы Австрия видела в отторжении от России малороссийских областей. Часть территории должна была быть присоединена непосредственно к австрийским владениям, а на части планировалось создание формально независимого буферного государства, а на деле австрийского протектората, управляемого либо императором напрямую[131], либо кем-то из семьи Габсбургов. Таким образом, Россию планировалось отрезать от Балкан и загнать в Азию.

В господстве на Балканах и в отбрасывании России за линию Дона и Полесских болот Австрия видела гарантию своей безопасности. Сам по себе галицийский вопрос, как мы отмечали выше, до войны не особо беспокоил Россию. Но контроль турецких проливов, обеспеченный прочными позициями на Балканах, был для России принципиальным. Здесь противоречия были непримиримыми. Не случайно вся Первая мировая война формально началась из-за того, что Австрия ясно продемонстрировала намерение ликвидировать независимость Сербии – последнего, если не считать крошечной Черногории, относительно надежного союзника России на Балканах, а Россия, не менее ясно, продемонстрировала намерение этому помешать.

Этим комплексом противоречий определялся империалистический характер борьбы Австрии и России за Галицию. Не являвшаяся яблоком раздора до войны, провинция стала таковым в ходе боевых действий, когда, во-первых, возникла возможность пересмотреть границы, а во-вторых, у России в Галиции появился внутренний союзник в лице затравленных австрийской властью русинов.

Права династии и интересы государства и в Вене, и в Санкт-Петербурге рассматривались как достаточные обоснования претензий на Галицию. Мнение народа никого не интересовало, вернее, интересовало лишь в той степени, в какой могло помочь или помешать реализации государственных и династических амбиций. Для России присоединение Галиции являлось бы завершающим актом собирания древнерусских земель. Для Австрии сохранение Галиции было важно, даже необходимо, в качестве плацдарма для дальнейшей экспансии в Малороссию и на другие южнорусские земли, каковая экспансия, по идее венских стратегов, должна была обеспечить безопасность государства.

Однако, как мы отмечали выше, помимо империалистической войны, шедшей на территории Галиции и приносящей массу бед ее населению, в провинции шла и гораздо более серьезная и бескомпромиссная гражданская война русинов-русофилов и русинов-украинофилов (русских и украинцев). Внешне не сразу заметная, именно эта война во многом определила массовый и чрезвычайно жестокий характер австрийских репрессий в Галиции, вылившийся в геноцид ее русского населения.

Языковое противоречие, и в сегодняшней Украине служащее едва ли не главным камнем преткновения, главной линией разделения народа, грозящей превратиться в непреодолимый цивилизационный разлом, было основным и в Галиции начала XX века. Иных просто не было. Русины еще не стали окончательно русскими и украинцами, они все еще были русинами, но выбор языка пропаганды, а затем и языка общения, языка творчества, постепенно определял и внутриполитические симпатии, и внешнеполитическую ориентацию.

Не то же самое ли мы видим в современной Украине? И не объясняется ли эта непримиримость в отношении, казалось бы, пустякового вопроса тем, что кроме выбора в пользу языка Пушкина[132] или в пользу народных южнорусских говоров русский от украинца и сейчас-то мало отличается, а уж русин-украинофил от русина-русофила и вовсе ничем не отличался, кроме лингвистических предпочтений? Всегда ведь наибольшее ожесточение вызывает внезапно обнаруженная нетаковость[133] человека близкого. Потому и гражданские войны отличаются наибольшим ожесточением – в них каждая сторона видит в оппоненте не просто врага, но предателя.

Данное русинско-русинское противоречие было разрешимо в рамках концепции существования на одной территории двух русинских культур: традиционной – русской и формирующейся – украинской. Очевидно, что при наличии минимальной доброй воли австрийских властей, при проведении ими минимально адекватной политики, никаких оснований для возникновения и нарастания противостояния между русофильской и украинофильской фракциями русинского движения не было: не ссорятся же полтавчане с харьковчанами или львовяне с волынянами из-за диалектных различий. Именно отчетливо выраженное намерение венского кабинета поддерживать русинов-украинофилов только в качестве антипода русинов-русофилов, привело к нарастанию искусственно взращивавшегося австрийцами межфракционного антагонизма, переросшего вначале в партийно-политическую ненависть, а затем и в этническую вражду.