Гамбит. Конь без масти

– Ну и мудак ты, Адам Ларссон, – выдернув из его пальцев салфетку, Форман поднялась из кресла и кивнула ему, чтобы он садился на ее место.

– Я в курсе, – Адам предпочел с ней не спорить и оживился, в предвкушении падая в кресло Черри.

– Просто охренительный мудак! – приговаривала Черри, выдергивая ящики с театральным гримом.

– Мда, есть такое, – опять согласился он и стянул с себя шарф, бросив его на соседний стул.

Форман недоверчиво покосилась на Ларссона, подцепила пальцами его подбородок и повертела голову Адама из стороны в сторону, осматривая его лицо.

– Один на миллион! – оттолкнув довольную скалящуюся рожу с горевшими глазами, Черри по обыкновению цокнула языком, сердито лепеча что-то на китайском.

– Зато ты у нас самая замечательная! – воодушевился Адам и улыбнулся еще шире, за что тут же получил пинок по голени.

– Сядь ровно! – скомандовала Черри, из голоса которой схлынуло уныние, и хлыст укротительницы прошелся по коже Ларссона, оставил саднящее чувство от их общей утраты и мелкую дрожь удовольствия, вторым несказанно удивив Адама.

– Заткнись, – процедила Черри сквозь зубы и бросила поверх развеянного пепла баночки с гримом.

– Самая лучшая на свете! – нагло оскалился Ларссон, нарочно провоцируя девушку на гнев, что предпочтительнее уныния, хоть и ровнялся с ним в линейке грехов в категории смертных.

– Заткнись, я сказала! – мини-взрыв от неподражаемой Черри-бомб, и Адам восхищенно распахнул на нее глаза, внимая и заткнувшись. – Скажи мне только одно, мистер Тотальный Контроль, – зачерпнув спонжем грим, спрашивала его Черри.

Адам скривился, заслышав надоевшее прозвище. Оно уже ему порядком надоело. Примерно настолько, насколько и подходило. Черри Форман профессионал в своем деле, и не в засунутых под бретель белья банкнотах сейчас шла речь. Она видит насквозь, и речь не только о мужчинах, каковые для танцовщиц планктон и бентос в море, где полно рыбы. Джулия видит человеческую сущность. Сущность Адама для нее давно не была секретом, как бы он ей не противился.

– Ты починил это долбанное окно? – выругалась Форман и подозрительно сощурившись, а Адам только отвел глаза.

– Нет, мэм, – виновато ответил он, пряча стыдливый взгляд.

Вопрос Черри был адресован не к разбитому стеклу в старой оконной раме. Адаму хватило ума, чтобы понять подтекст. Форман спрашивала о надтреснутой грани, за которой под идеально ровной и отполированной с лица поверхностью запрятаны человеческие чувства. Сам Адам осмыслить их был еще не готов, а скорее всего, готов никогда и не будет. Для Черри Форман же его панцирь снобизма и кокон циничной скотины все равно, что стекло, через которое она видела, скрытое от остальных. Панцирь треснул, и человеческое просачивалось наружу, все чаще мелькая в его мыслях, порой чуждых вечно все контролирующему человеку.

– Что я и говорила, – закивала Форман, руками впечатывая плечи Адама в кресло. – Охренительный мудак! – нещадно ткнула она в его лицо кисточкой, заставляя взрослого мужчину жалобно пискнуть.

Здесь и сейчас

«Нападение на букмекерскую контору на углу…», – Адам не стал дослушивать голос диспетчера через помехи в динамике радиоприемника. Адрес злачного места давно был ему известен. Даже со своей запущенной степенью топографического кретинизма Адам сам мог показать путь не хуже навигатора и легко добраться до места без чьей-либо указки. Не теряя времени, он завел мотор, и, нарушив все возможные и невозможные правила дорожного движения, устремился в череду сменяемых друг друга переулков, объезжая заторы на дороге. Если он поторопится, возможно, удастся попасть на место раньше копов. Дорога по узким и неспокойным улицам оказалась недолгой. Она всегда кажется короче, когда путь известен заранее, и особенно, если знаешь, где срезать, миновав интенсивный для позднего вечера трафик основных магистралей. Копы же поленились в свое время поступить так же, положившись на светозвуковое сопровождение, и вязли в зыбких песках уличных пробок, несмотря на проблесковые маячки и завывания сирен.