Гамбит. Конь без масти

Видимо, при неточном копировании генотипа Софии и Грегори отклонения произошли не только в мягкости внешних черт младшего ребенка, но и в характере Лиама, где проявлялись неведомые Адаму артефакты. Адам бы слукавил, если бы сказал, что не видел их раньше. Мать не замечала, отец игнорировал, но Адам четко и ясно видел различия между собой и младшим братом, и не в ориентации была их суть. Где Адам брал силой воли, лидерскими качествами и шел напролом, его брат научился находить обходные пути. По прошествии лет, Адам начал понимать, что и сам неоднократно попадал в его ловушки, неосознанно идя у Лиама на поводу. Лиам же шел по дорожке из желтого кирпича прямо в изумрудный город, в котором Гудвин даже не понимал, чьей воле он повинуется. Туше, Лиам! Это раунд опять за тобой, а его лучший обманный прием сейчас сидит рядом с Лиамом на койке и смотрит на Адама распахнутыми глазами на детском личике.

Фаршированный крот

Узкий больничный коридор, петлявший по этажу огромного здания госпиталя, нарочито демонстрировал идеальную чистоту и стыдил стерильностью продезинфицированного воздуха всех посмевших явиться сюда без защитной одежды. В шумные дневные часы больница была переполнена людьми, что сильно разнилось с тишиной в разгар ночи, когда и состоялся прошлый визит сюда девушкой, прокравшейся тайком, словно мышь. В поздний час коридоры казались широкими и бесконечными, как пустовавшие без машин автострады. В них гулял шелест тихих, чуть слышных шагов, что эхом отражался от выбеленных стерильных стен, отскакивал и уносился прочь, запутываясь в коридорах и теряясь в шорохе занавесок. Днем же здание госпиталя заполнилось жужжащим гулом голосов в диапазоне от криков до перешептывания, шуршанием колес провозимых по чистым полам тележек, хлопаньем дверей и дребезжанием кофейных аппаратов.

Атмосфера в больничных стенах создавалась далекая от комфортной. В узких проходах чувствуешь себя скованно и неуютно. Низкие потолки, сжимая пространство, давят на голову. В ушах шумит от шахт вентиляции, близко расположенных к поверхности стен. Двери с фигурным стеклом размывают реальность по ту сторону, а персонал в кипенно белой униформе доказывает, что белое – все же может быть абсолютно белым.

Волей-неволей мисс Эванс ощущала, что не должна быть здесь. Она чужеродный объект среди столь явного белого. Серый след на запятнанной репутации, который не свести отбеливателем. Его можно лишь спрятать поглубже в корзину с грязным бельем и никому не показывать. И все же она здесь – посреди узких коридоров, заполненных людьми. Чувство неправильности от собственного присутствия здесь только подпитывала выданная стерильная накидка поверх серого пальто. Со стороны смотрелось, словно абсолютно серое пытаются спрятать, замаскировать под остальных, чтобы никто не заметил ее, а белые стены не догадались о полуволке в овечьей шкуре, гулявшим между ними.

Шагая по натертым до блеска полам, она боялась наследить, как уже наследила своим появлением, но отступать – не про нее. Тем более, когда почти дошел до нужной двери. Не поспевая за мистером Ларссоном с его размашистым широким шагом, девушка семенила по полу, перепрыгивала еще невысохшие лужицы воды с антисептиком и крадучись обходила мокрые участки. Несколько раз она едва не поскользнулась на сыром покрытии, а мужчина перед ней уверенно шел вперед, рассекая поток встречных прохожих, и лишь изредка поворачивался, проверяя, следует ли она за ним, или уже струсила и сбежала. Каждый пройденный десяток ярдов он бросал хмурый взгляд за спину и ничего не говорил. Не от того, что это было ниже его достоинства, которого у него не отнять. Просто если он скажет, то она не поймет. Только не спустя столько лет затаенной обиды, а это понимали уже оба.

Он так и не сказал ей ни слова, когда появился на пороге ее офиса. Постоял пару секунд в дверях, пугая коллег грозным видом, и молча вышел за дверь, ожидая у лифта ее прихода. Она пришла. Она не могла иначе. Последовала бы за ним, что бы он ни сказал и, особенно, если он ничего не сказал. Теперь в таком же безучастном молчании высокий мужчина шел вперед в развивающейся на плечах накидке и не сбавлял скорости на поворотах. Казалось, что стены коридора ему малы. Жмут и натирают, и он вот-вот снесет плечом угол, показавшийся у него на пути. Персонал и прохожие расступались в стороны, стоило ему подойти ближе, и упаси господь кому-то замешкаться. Снесет и не заметит. Раздавит и перемелет кости. За этим человеком остался такой котлован, что грозил отправить вас прямиком в преисподнюю, и даже бетон заливать не понадобится.