Гамбит. Конь без масти

В коридоре появились резко постаревший отец и мать со слезами на бледном, опухшем лице. София о чем-то спрашивала его, что-то говорила, зажимая лицо Адама в ладонях, проверяла, жив ли Лиам, и где доктор, а Адам молчал. Он даже не понял, сколько прошло с того момента, как закрылись двери операционной перед его носом, и сколько простоял перед ними в одиночестве, слушая бесконечный нарастающий гул в ушах.

– Адам, ты меня слышишь? – мать пыталась докричаться до него, а он не мог ей ответить, только смотрел перед собой и ничего не видел, а язык прилип к пересохшему небу.

– Оставь его, Софи, он в порядке, – сухо бросил отец, оттащил от него Софию и дал Адаму еще немного времени прийти в себя.

К ним подошел доктор с медицинской картой Лиама в руке и начал что-то объяснять, из чего Адам не понял ни слова, кроме знакомого «стабильно тяжелое». И после этих слов Ларссона прошибло током. В затылке заломило. Мыльный пузырь, в котором он находился до этого момента, лопнул, и Адам вздрагивая, вернулся в себя. Он жив. Он в порядке. Стоит под дверями операционной и ждет. Стабильно – звучало успокаивающее. Тяжелое – нависало иглой над воздушным шариком и готовилось в любой момент выпустить из него воздух.

Стабильно тяжелое. Он уже слышал эти слова. Тогда он долго ждал, что тяжелое все же возьмет верх над стабильностью, но, видимо, не судьба. Может и в этот раз повезет.

Оставив его дожидаться окончания операции, доктор увел родителей для подписания бумаг. И теперь, когда реальность вновь стала реальностью, а не вялотекущим сном с отключенным звуком, Адам огляделся. Если вначале он думал, что совершенно один, то очень сильно ошибался. Они были здесь, рядом с ним, появились тут едва ли не раньше его самого. Разбрелись по углам и наблюдали.

Пташки. Они слетелись на предсмертное пение их Принцессы. Едва над той нависла угроза, – пернатые уже были повсюду. Тихо переговаривались, шептались за спинами, но не подлетали ближе. Кристофер застыл у кофейного аппарата, Седрик дремал на стуле возле искусственной пальмы, наверное, впервые за долгое время, улучив время для сна. Еще двое у окна, у лифта, у киоска с газетами. Адам не знал и половины тех, чьи обеспокоенные и сочувствующие взгляды сейчас получал. Пташки были везде. Собрались стайкой, расселись по жердочкам и ждали, когда их Принцесса опять запоет, чтобы послать ей ответную трель. Здесь были все, к чьим жизням его младший брат приложил руку. Адам инвестировал в бизнес, Лиам инвестировал в людей. Протекция в обмен на личное расположение – открытый и честный обмен. Проиграл в этой сделке только один человек. Он хотел получить все, сразу и, желательно, без гарнира, за что и поплатился пулей в сердце.

Из-за нее. Но её здесь не было. Адам огляделся по сторонам, задержал свой взгляд на Крисе, который тот тут же отвел, поправляйся очки, и пробежал по остальным. Все делали вид, что видят его в первый раз, а некоторые и, правда, видели Адама в первый раз. Седрика можно было и не пытаться добудиться. На их этаже остановился лифт. Адам уже приготовился к её появлению, стиснул зубы и сжал кулаки, но из распахнутых дверей вышел бледный как смерть Лориан и по стенке поплелся к подзывавшему его Кристоферу. И опять её нигде не было. Лиам умирал, а она так и не пришла.

Сердце в очередной раз сжалось от мысли о ее предательстве, которого, по сути, и не было, но, черт возьми, Лиам при смерти. Не время припоминать друг другу старые и новые обиды. Хотя… Чего он ожидал? Адам сам виноват. Он прочертил черту между ними, нарушил данное слово, а уговор, как говорится, дороже денег. Лиам не должен был пострадать ни при каких условиях. Сидеть дома в радужных тапочках, зажимать официантов в ночных клубах, а не выходить вместе с ними на улицы. Стабильно тяжелое прилипло к коже намокшим кровяным пятном, и в груди необъяснимо потяжелело.

Плевать. Лишь бы Лиам был жив. Лишь бы не пришло объяснить Нику, почему.… От этих мыслей Адама повело, и ноги сами понесли его к дверям операционной. Наверное, именно так чувствовал себя Лиам, когда вбежал к ней в двери палаты интенсивной терапии. Тогда.… Пять лет назад…

От воспоминаний стало горько и очень обидно за брата, особенно, учитывая какой циничной скотиной в то время был сам Адам. Насмешки вместо поддержки, укоры вместо наставлений. Да, он был не прав. Он исправится, только бы Лиам был жив, а Ник по-прежнему улыбался.

– Стабильно тяжелое, – полушепотом донеслось за его спиной из-за шкафа, и сердце Адама ушло в пятки.

Он много чего хотел сказать: от обвинений до извинений. Он много, о чем думал, но остановившись рядом с источником голоса, только и выдавил:

– Какого хрена ты творишь, Эванс? – не с укором. С ужасом. С болью. С осознанием собственной вины.

– Все, чтобы Никки улыбался, – опять почти шепот добивает Адама свинцовым молотом, и он чувствует, что почти упал. Он слышал обвинения в этих словах, и они были, черт возьми, по адресу.

– Это твоя вина, – брошено в пылу и страхе, потому что так будет проще для всех.