Гардемарины, вперед!

Луиджи сразу приободрился. Он не ожидал от Веры Константиновны столь решительной поддержки. Сейчас главное — вовремя уйти, пока эта амазонка не выдумала новую несуразность. О том, что наиболее крамольные мысли высказала не Софья, а его дочь, он забыл, об этом и думать не хотелось.

Прощались по-светски, долго раскланивались, словно не в соседний дом шли, а спешили к ожидавшей карете. В дверях Мария, стукнув закрытым зонтом, как тростью, об пол, сказала Софье шепотом:

— Я его уговорю.

Софья ответила строгим взглядом. Она и сама не могла понять, что ей не нравится в Марии. Вот Винченцо Петрович — он свой, а дочь его — иностранка, которая хочет зачем-то быть русской. Не только выходные, но и домашние платья ее были сшиты по последней французской моде и сидят так фигуристо, и в суждениях Мария смела, словно другим воздухом дышит, который привезла с собой из Италии. И почему она ничего не рассказала о какой-то встрече с Никитой, после которой у нее остался его плащ? Могла бы пооткровенничать — ей предоставили такую возможность.

Софья поднялась к себе в светлицу, походила из угла в угол, потом спустилась в сад по крутой наружной лестнице. Дождь кончился, на ступеньках стояли лужицы, подсох только узкий их край, и, стараясь ступать на сухое, Софья спускалась боком, поддерживая одной рукой юбку, а другой держась за выкрашенные в зеленый цвет перила.

«Софья, солнышко, осторожнее», — прозвучал в ушах забытый голос матери. Окрик прилетел из того чудесного времени, когда отец еще не был арестован и она жила в родительском дому. Крутой спуск со Смоленской горки, ступеньки засыпаны снегом, и только край их подтаял на весеннем солнце, и Софья, шестилетняя, идет боком по бесконечной лестнице, преодолевая ее шаг за шагом, ступая на освобожденный от снега краешек. Лед хрустит под башмаками, и бархатный намокший подол епанечки цепляется за зеленые перила и ноздреватый снег.

Софья перекрестилась: «Господи, научи… Как помочь Никите? Неужели права свекровь и он арестован?»

До самого вечера Софья не разговаривала с Верой Константиновной — сердилась, а после ужина, когда расположились шить, она увидела в рабочей коробке у свекрови деревянную бобинку с намотанной на нее золотой нитью. Края бобинки были обкусаны, дерево расщепилось и обмахрилось. Софья взяла бобинку в руки.

— Это Кутька покусал, щенок был у Алешеньки. Такой паршивец! Все грыз — ножки у стола испортил. Я его потом на конюшню отослала.

— А моего щенка звали Трезор, — сказала Софья тихо. — И он так же у маменьки бобинку обгрыз. — И добавила страстной скороговоркой: — Отпустите, Христа ради, с господином Луиджи. Если не помогу Никите, то накажет меня Господь. Буду целыми днями о загубленной жизни родителей вспоминать, и не будет мне покоя.

В глазах доброй женщины стояли слезы. Трудно сказать, сейчас ли, под влиянием пылкого монолога Софьи, она поменяла свое решение или шла к нему путем долгого раздумья.

— Когда господин Луиджи поедет к великой княгине?

— Завтра.

— Ну что ж. Раз другого выхода нет, так и говорить об этом не пристало. Неси Алешин камзол и порты коричневые. Подгоню тебе по фигуре. Хотя, сама знаешь, все это мне очень не нравится.

Луиджи ошарашен

Чем настойчивее уговаривала Мария взять с собой к великой княгине Софью, тем больше возникало у ювелира сомнений относительно целесообразности самой поездки в Царское Село. В конце концов, не сказав дочери ни да ни нет, он решил прибегнуть к средству, которое неоднократно его выручало, а именно посоветоваться с Лестоком.

Часы пробили восемь, но Луиджи был уверен, что застанет лейб-медика дома. После свадьбы с прекрасной Марией Мегден Лесток стал домоседом, предпочитая общество жены пьяному застолью, картам и даже балам во дворце. Дабы придать своему визиту вид обыденности, ювелир пошел пешком, решив по дороге детально обдумать предстоящий разговор. Однако мысли его все время увиливали от главного.

Речки, каналы, канавки и многочисленные мосты через них. Очень похоже на Венецию, но если быть честным — совсем не похоже. Мосты на его родине изящны и основательны, под ногами камень, а эти деревянные, из досок, столь ненадежны! Правда, их красиво раскрашивают, тумбы украшены вазами, а то вдруг весь мост разрисуют под каменный рустик, но мост от этого не станет надежнее. По венецианским мостам не ездят кареты и телеги, а здесь так и снуют, забывая, что подобный транспорт опасен для хилых досок. И потом, это странное русское изобретение — устраивать щель посередине моста для пропуска мачтовых кораблей…