Гардемарины, вперед!

И вот она уже мчится по улице, громыхая по булыжникам желтыми колесами, кучер стоит на козлах и улюлюкает в голос, подгоняя лошадей. В темном окошке Луиджи увидел голову Лестока, без парика, в надвинутой по самые уши шляпе, позади его головы плескалось и пенилось что-то лиловое, игривое. Мгновение — и карета взлетела на мост.

Луиджи не успел увидеть, рассержен ли Лесток или взволнован или находится в том игривом настроении, которое возникает у мужчин при соседстве подобной дамы, но то, что она сидела в карете рядом с лейб-медиком и они мчались куда-то, не обращая внимания на любопытные взгляды, было настолько необычайно, что Луиджи против воли бросился за каретой, даже взбежал на мост, а оттуда, сверху, долго следил, как громыхала она по улице.

Вот тебе и домосед… молодожен. Куда же повезла его Крюшо? Неужели в веселый дом к мадам Дрезденше?

Луиджи вернулся домой раздавленным и тут же попал в любящие объятия дочери. Ласковые ручки обхватили мертвой хваткой шею отца и не выпускали до тех пор, пока он не согласился со всеми ее требованиями.

Теперь дело за Софьей. Марии не хотелось откладывать разговор с ней до утра, которое, как известно, мудренее вечера. Визит в столь позднее время мог быть превратно истолкован, но какие могут быть условности, если господину Оленеву нужна помощь? И потом, к Корсакам вовсе не обязательно идти через парадные сени. Окошко Софьи в мезонине еще светилось.

Все это детально обдумала молодая особа, прохаживаясь под темными кленами, и потом, сказав себе: «Я права!» — решительно направилась к лестнице, ведущей на мезонин.

Софья уже легла и долго не могла взять в толк, кто стучится в наружную дверь в столь поздний час. Она на цыпочках подошла к двери.

— Кто там? — спросила она испуганным шепотом.

— Я уговорила отца, — немедленно отозвалась Мария. — Но можете ли ехать вы? Папеньку нельзя отпускать одного. Он не сможет говорить с великой княгиней должным образом и только загубит все дело.

Последние слова своего страстного монолога Мария уже произносила при открытой двери, Софья смотрела на нее настороженно, казалось, ее не удивил, но и не обрадовал столь поздний визит.

— А почему вы принимаете такое горячее участие в судьбе господина Оленева? — спросила она холодно.

Софье хотелось подразнить хозяйскую дочку, которая так беззастенчиво кокетничала с Никитой, а теперь ведет себя так, словно имеет на него какие-то права. Она ожидала, что Мария смутится, начнет лепетать о справедливости, которая должна восторжествовать, о добре и зле — словом, будет играть в скромницу, но девушка посмотрела на Софью строго, резко выбросила вперед руки ладонями вверх, словно отдавала что-то важное, и произнесла без запинки:

— Неужели не понятно? Да потому, что я влюбилась в него без памяти. Сразу же, как на набережной увидела, так и влюбилась. А потом оказалось, что он ваш друг. Я так обрадовалась, передать не могу! Но счастье мое сразу и кончилось!

— А Никита знает о ваших чувствах? — опешив от такой прямоты, спросила Софья.

— Ну что вы? Конечно нет.

Софья отступила вглубь комнаты, приглашая Марию войти, и та тут же воспользовалась этим.

— Я поеду завтра с Винченцо Петровичем, — сказала Софья и добавила: — Садитесь. И не смотрите на меня так испуганно. Никита найдется, непременно. — Она улыбнулась.

— Я тоже так думаю. А вы не могли бы со мной поговорить о господине Оленеве? — Тон у Марии был просительный.

— И как же вы хотите поговорить?

— Расскажите мне о нем. Я ведь ничего не знаю, кроме того, что он умен, красив, благороден и лучше всех во вселенной… и еще фаворит великой княгини.

— Какой там фаворит! — ворчливо произнесла Софья. — Она и думать о нем забыла.

Они сели на постель, укрылись одной шалью.

— С чего же начать? — нерешительно произнесла Софья. — Никита учился вместе с моим Алешенькой в навигацкой школе в Москве…

Они разошлись уже под утро. С этого разговора и началась у Софьи с Марией большая дружба.

Царское село

В двадцати пяти километрах от Петербурга среди лесов и пустошей находилось местечко, которое финны называли Саари-Мойс, что означает — возвышенная местность. Издревле здесь существовала благоустроенная мыза. Место это почиталось здоровым из-за обилия зелени и хорошей воды, и Петр I подарил деревеньку с прилегающими лесами супруге своей Екатерине Алексеевне. Десять лет спустя здесь уже стояли палаты каменные двухэтажные о шестнадцать светлиц и был разбит сад с террасами.

Елизавета с детства любила Царское Село и, взойдя на престол, повелела произвести там значительную реконструкцию, часть зданий разобрать за ветхостью, двухэтажные палаты отреставрировать и пристроить к ним одноэтажные галереи с павильонами.