Гарри Поттер и Кубок Огня

— Огрид, да ты посмотри на моих родственников! — не выдержав, завопил Гарри. — На Дурслеев посмотри!

— Верно подмечено, — кивнул профессор Думбльдор. — Или вот мой братец Аберфорс. Его привлекли за применение неподобающих заклятий против козы. Об этом было во всех газетах. Но разве Аберфорс стал прятаться? Нет, он ходил с гордо поднятой головой и занимался своими делами! Правда, я не уверен, что он умеет читать, — возможно, это была вовсе не храбрость...

— Возвращайся и учи нас дальше, — тихо попросила Гермиона, — пожалуйста, возвращайся, мы без тебя скучаем.

Огрид громко сглотнул. Слёзы безудержно лились по его щекам и пропадали в бороде. Думбльдор поднялся.

— Я отказываюсь принимать твою отставку, Огрид, и рассчитываю в понедельник увидеть тебя на рабочем месте, — объявил он. — Жду тебя к завтраку в Большом зале в восемь тридцать. И никаких отговорок. Желаю всем доброго дня.

Думбльдор, остановившись на секундочку почесать Клыка за ухом, вышел. Едва за ним закрылась дверь, Огрид уткнулся в огромные ладони — каждая размером с крышку мусорного бака — и разразился рыданиями. Гермиона похлопывала его по руке, пока он не поднял голову — глаза были очень красные — и не сказал:

— Великий человек, Думбльдор... великий человек...

— Эт-точно, — подтвердил Рон. — Можно мне пирожное, а, Огрид?

— Угощайся, — кивнул Огрид, утирая слёзы. — -Он, яс'дело, прав... да вы все правы... я себя как дурак повёл... папаше б за меня стыдно было... — По лицу снова покатились слёзы, но Огрид ожесточённо их отёр и сказал: — А я вам фотку моего старика не показывал, нет?.. Сейчас...

Он встал, подошёл к буфету и достал из ящика фотографию дядьки-коротышки — такие же глаза-жуки, вокруг глаз морщинки. Сидя на плече у сына, коротышка весело улыбался. Они снялись перед яблоней — судя по ней, Огрид был не ниже семи-восьми футов, но лицо юное, круглое, гладкое, безбородое — мальчик никак не старше одиннадцати.

— Это я только-только в «Хогварц» поступил, — заплаканным голосом пояснил Огрид. — Папаша был на седьмом небе... боялся, а вдруг я не колдун, ну, из-за мамы, понимаете... ладно, не важно. Яс'дело, с магией у меня всегда было не так чтобы очень... Хорошо хоть, он не дожил до того, как меня турнули. Помер, когда я во второй класс пошёл... Как папаши не стало, за мной Думбльдор приглядывал. Работу вот мне дал... вера у него в людей есть, вот как. Не боится дать ещё один шанс... не как другие директора. Кого хошь примет в «Хогварц», ежели только у них талант имеется. Понимает, что человек может быть правильный, даже если семья у него не того... не очень-то уважаемая. А некоторые не понимают. Некоторые так и будут к тебе... с камнем за пазухой. А некоторые вообще прикидываются, будто у них широкая кость, — нет, чтоб встать и сказать: я — это я, и мне за это не стыдно. «Никогда не стыдись сам себя, — так мой старикан говаривал. — Всегда, — говорил, — найдутся те, кто будет против, только тебе до них дела нет». И ведь прав был. Дурак я, ох дурак. Вот и до неё мне больше дела нет, увидите. Широкая кость... я ей покажу широкую кость.

Гарри, Рон и Гермиона смущённо переглянулись. Гарри скорее согласился бы вывести на прогулку пятьдесят взрывастых драклов, чем признаться Огриду, что слышал их разговор с мадам Максим. Но Огрид бормотал, очевидно не сознавая, что говорит лишнее.

— И знаешь чего, Гарри? — Он поднял заплаканные глаза от отцовой фотографии. — Когда я тебя первый раз увидал, ты мне меня самого напомнил. Ни мамки, ни папки... Помнишь, ты ещё не знал, подойдёшь для «Хогварца» али нет? Не знал, справишься ли... а посмотреть на тебя сейчас, а? Чемпион школы!

Он поглядел на Гарри, а потом продолжил очень серьёзно:

— Знаешь, чего б мне хотелось? Вот жуть как охота? Чтоб ты выиграл! Ты бы им всем показал... чтоб достичь вершины, не нужна никакая чистая кровь. Нельзя самого себя стыдиться. Они бы поняли — Думбльдор-то, он прав, что принимает всех, которые колдовать умеют. Как у тебя с этим яйцом-то, а?

— Отлично, — ответил Гарри. — Очень хорошо.

На несчастном, мокром, измученном лице Огрида появилась широкая улыбка.

— Вот молодчага... Ты им покажешь, Гарри, ты им всем покажешь. Всех побьёшь.

Врать Огриду было гораздо тяжелее, чем остальным. Гарри возвращался в замок и никак не мог забыть, до чего радостно просияла заросшая физиономия Огрида, когда тот вообразил, как Гарри выигрывает Турнир. В тот вечер непостижимое яйцо висело на совести Гарри уже невыносимо тяжким грузом, и к отбою он решился — пора забыть про гордость и выяснить, чего стоит подсказка Седрика.

Глава двадцать пятая. Глаз и яйцо

Гарри не знал, долго ли надо будет принимать ванну, разгадывая загадку, и поэтому решил сделать это ночью, чтобы хватило времени. Принимать подачки от Седрика не хотелось, но он всё-таки пойдёт в ванную комнату для старост; туда допускаются немногие, вряд ли ему там помешают.