— Она ужасная, да, но…Гарри, думаю, ты должен рассказать Думбльдору, что твой шрам снова заболел.
Уже второй раз за два дня он получил совет пойти к Думбльдору, и ответил Гермионе так же, как ответил Рону.
— Я не стану его этим беспокоить. Как ты сказала, не слишком-то важное это дело. Он и так болел все лето… просто сегодня вечером значительно сильнее, вот и все…
— Гарри, я уверена, что Думбльдор захочет обеспокоиться этим…
— Да уж, — ответил Гарри до того, как успел себя одернуть. — Единственное во мне, о чем беспокоится Думбльдор, это мой шрам, не так ли?
— Не говори так, это не правда!
— Думаю, стоит написать Сириусу, посмотрю, что он об этом думает…
— Гарри, ты не можешь упоминать о таких вещах в письме! — встревожено воскликнула Гермиона. — Разве не помнишь, Хмури сказал нам быть поосторожнее с тем, что мы пишем! Мы не можем гарантировать, что сов не перехватят по дороге!
— Хорошо, хорошо, я не стану ничего говорить ему! — раздраженно воскликнул Гарри и поднялся. — Я иду спать. Расскажи обо всем за меня Рону, ладно?
— Ну нет, — облегченно произнесла Гермиона. — Если ты уходишь, то и я могу идти, без того, чтобы показаться невежливой. Я ужасно вымотана и хочу сделать еще немного шапочек на завтра. Слушай, можешь помочь мне, если хочешь, это забавно, я уже научилась делать узоры и помпоны.
Гарри посмотрел на ее сияющее ликованием лицо, и постарался сделать вид, что почти соблазнился заманчивым предложением.
— Ээээ… нет, не думаю, что я смогу, спасибо, — ответил он. — Эээ… ну не завтра. У меня куча домашних заданий….
И он устало потащился в спальню для мальчиков, оставив Гермиону слегка разочарованной.
Глава 14 Перси и Мягколап
На следующее утро Гарри проснулся раньше всех. Разглядывая пылинки, кружащиеся в луче солнечного света, проникавшего сквозь прореху в балдахине над его кроватью, он наслаждался мыслью, что наконец-то наступила суббота. Первая неделя семестра, казалось, тянулась бесконечно, словно один гигантский урок Истории Магии.
Судя по сонной тишине и освежающему прохладой солнечному лучику, рассвет только наступил. Гарри раздвинул занавеси вокруг своей кровати, встал и оделся. Кроме отдаленного щебетания птиц, единственным звуком, наполнявшим спальню, было глубокое дыхание его приятелей Гриффиндорцев. Гарри осторожно открыл школьную сумку, извлек пергамент и перо, и вышел из спальни в комнату отдыха.
Направившись прямо к своему любимому старому мягкому креслу возле, теперь уже потухшего, камина, Гарри устроился поудобнее, развернул пергамент и оглянулся. Обрывки скомканной бумаги, старые побрякуши, пустые кувшины из-под усладэля и фантики от сладостей, обычно усеивающие комнату к концу дня, исчезли вместе со всеми Гермиониными шапочками. Рассеянно удивившись тому, сколько эльфов получили свободу, независимо от их желания, Гарри распечатал бутылочку чернил, обмакнул в нее перо, глубоко задумавшись, занес его в дюйме от гладкой желтоватой поверхности пергамента… и с минуту таращился на каминную решетку, совершенно не зная, что написать.
Теперь-то он оценил, как трудно было летом Рону и Гермионе составлять свои письма. Как он рассчитывал рассказать Сириусу все, что произошло за неделю и задать все волнующие вопросы, без того, чтобы дать потенциальным похитителям писем информацию, которую он вовсе не хотел, чтобы они получали?
Некоторое время Гарри сидел неподвижно, пристально глядя в камин, и придя, наконец, к решению, вновь обмакнул перо в чернила и решительно написал.
Дорогой Шлярик,
Гарри несколько раз перечитал письмо, стараясь увидеть его с точки зрения постороннего. И решил, что, просто прочтя письмо, никто бы не понял о чем — или о ком оно написано. Он надеялся, что Сириус просечет скрытый намек на Хагрида и сообщит им, когда он вернется. Гарри не хотел спрашивать прямо, чтобы не привлекать внимание к тому, чем занимался Хагрид, пока его не было в Хогвардсе.